К Вашим услугам, государь - [24]

23

13 июня, от 7 до 9 часов вечера

К вечеру уже Руперт доскакал до пограничного шлагбаума. Его несуразная карета нелепо громоздилась на поляне, кучер дремал, привалившись к колесу. Хельветские стражники в своей несуразно расшитой форме (вылитые гуси. Вся Империя смеется) играли в кости за шлагбаумом. Играть-то они играли, но пирамида пик и арбалетов была у них тут же рядышком. Рупертов кучер обрадовался, увидав появившегося на поляне барона, радостно засуетился, залопотал что-то свое и побежал запрягать лошадей. Руперт спешился и направился к пограничному шлагбауму.

Дойти до шлагбаума он не успел. С востока послышался стук копыт, стук нарастал, перерос в грохот и вот на поляну влетел еще один всадник. Хельветская стража нервно напряглась. Всадник осадил коня, огляделся, увидел фон Мюнстера, лицо его озарилось радостной улыбкой, он соскочил на землю и бросился к барону. Руперт недовольно крякнул. Во всаднике он узнал юного рыцаря Эдольфуса фон Шрайбера — фаворитку его царственного сюзерена герцогиню Эделию фон Шляппентохас.

Однако он моментально спохватился, недовольство с лица стер и завесил его приличной случаю улыбкою. Приветствовать первым должен был, понятное дело, Эдольфус как младший по всему. То ли рыцарь, то ли дитя ряженое… Дитя взмахнуло плюмажем и произнесло необходимые формулы, содрогаясь от вежливости и восторга по поводу неожиданной встречи. Хельветы расслабились, шлагбаум поехал вверх.

После сосредоточенного изучения подорожных стража, с подобострастием поглядывая на нешуточных размеров меч Руперта и с плохо скрытой усмешкой — на шпагу Эдольфуса, расступилась. Волей-неволей всадники поехали бок о бок, приятно беседуя. Кучер взгромоздился на свое седалище и погнал карету в почтительном отдалении. Показался трактир.

— Угодно ли вам остановиться в этой харчевне, сударь, или поедем, поищем что-то более достойное благородных господ? — осведомилось дитя. Руперт уж было хотел, пользуясь якобы незнанием дамского полу спутника, выразиться весьма лаконически об этой поганой забегаловке, как, присмотревшись, узрел странной формы позолоченный флюгер, несомненно изображавший разинувшего рот в утренней побудке петуха, и передумал. Конечно, в трактире могла ждать засада, а то и просто стражник с ордером на арест. В этом следовало разобраться, и быстро. Однако ночевать в незнакомом лесу было ничуть не менее опасно, а к тому же еще и неприятно.

— Попробовать надобно, — процедил он сквозь зубы, — я буду не я, если не вытрясу из трактирщика приличного ужина и чистой постели!

При упоминании постели кавалерственное дитя слегка передернулось, а Руперт внутренне ухмыльнулся и решил выжать из ситуации максимум полезных сведений.

— Хоть одна-то перина у него найдется! — рявкнул он, косясь на дитятю. Эффект оправдал ожидания: дитя загрустило.

В харчевне все сошло на удивление гладко: то ли трактирщик был специальный такой, бесконфликтный, то ли что… «Теряю форму, — с опаской подумалось Руперту, — тихо все да без скандала…» Незаметный, как надвигающаяся старость, высунулся откуда-то из-за кресла гонец со второй половинкой монеты и карета сгинула в глубинах трактирного двора. («Так я и не посмотрел, что там было, в тех мешках, — подумал Руперт вяло, — нехорошо это…»). Через несколько минут протяжный натужный скрип возвестил ему, что бывшая его карета отправилась продолжать свое путешествие. «Ну что ж, это легче, значит с поличным меня здесь уже не возьмут. Тогда может действительно на ночь остаться?» — барон посмотрел на свою спутницу. Эделия после явно непривычной ей дневной скачки клевала носом и была в совершенно разбитом виде. «Куда с ней сейчас с такой ехать? И оставить одну тоже нельзя. Лошади устали. Ладно, ночуем здесь, а завтра с первым светом на коней и в путь».

И стол накрытый явился в мгновение ока, и вино было сносным, и ляжка свиная зажарена до хруста, и публика в салоне опасливо сторонилась господ. Скандала решительно не выходило. Дитя старательно изображало лихого воина. Комната нашлась тоже довольно приличная, с огромной кроватью под пыльным пологом. Мнимый Эдольфус уселся в кресло перед камином и сделал вид, что спит. Руперту, уставшему от дороги, тряски в седле, груза собственных мыслей и прочего, вдруг как-то разом все надоело.

— Эделия, вон из кресла и марш в кровать! — рявкнул он. — В кресле буду ночевать я, клянусь Святым Граалем и тысячей бочек нечистот!

На остолбеневшую Эделию было просто приятно посмотреть. Но вдруг губы ее искривились, и рыцарь позорным образом заревел. Пришлось усталому Руперту, вслух и про себя проклиная свой тяжкий жребий, битый час возиться с несчастным дитятею. Надо признать, то, что он узнал, было крайне интересно и в корне меняло дело. Рыцарь печального донельзя образа, сморкаясь и всхлипывая, поведал про горностая (вопрос августейшего подарка был по обоюдному согласию оставлен за скобками), про письма в медведе и ужасную судьбу, уготованную ни в чем не повинной Манон. Руперт призадумался. Дела пошли такие, что только пригибайся да хоронись. Про внедренного Лотецки он Эделии рассказывать, конечно, не стал, но совпадение сведений его убедило значительно больше, чем всякие там пыльные медвежьи тайны.