К Вашим услугам, государь - [14]

Если бы кто-то мог слышать мысли барона, когда он, высунув язык, водил скрипящим пером по бумаге, он услышал бы примерно следующее: «Вот черт, как же пишется эта буква? Не забыть бы чего… Стро-фо-ка-ми-ла… Помню я тебя, как же, вертихвостка, кто это, интересно, ее кузен?.. Лю-без-зней… Значит, втюрилась… Ну что же, это естественно для существа твоей породы… да и возраста… Ох! Не написать бы чего такого… Проклятые монахи, жалели розог на мое учение! За-честь… За честь. По-чту… Надо было «Почту за честь писать»… Да ладно, она и читать-то не станет… Вот, влюбленная девица это, скажу я вам, Ваше Императорское Величество… Я все узнаю про их козни, чего бы мне это не стоило. Фон Мюн-стер… И припечатать перстнем не забыть. Так, повар там неплох, девица хорошенькая, да глупенькая… А вот за жеребцом надо проследить, или, клянусь своим гербом, ей придется похоронить еще одного конюха!»

— Трактирщик, тупой бездельник!

— Я здесь, господин барон!

— Опять без стука?!! — барон никогда не забывал отданных распоряжений. — Сургуча немедля! Стой! Оставь вино! Убирайся! — барон умел и любил командовать. Особенно ему удавалось это искусство накануне решающего сражения. И сражение, которое барон готов был начать со Строфокамиллой, относилось именно к таким. В этом сражении он окончательно стряхнет с себя провинциальную пыль и постоит за честь фон Мюнстеров!

Таким образом, не прошло и десяти минут с тех пор, как трактирщик отправил служку с сообщением о непредсказуемом поведении барона, а пришлось уже и ему самому взгромоздиться на лошадь и поскакать все в том же направлении, к дому с красными воротами, оставив трактир на волю придурковатого слуги, провидения и барона. По крайней мере именно в таком порядке выстраивал их трактирщик по степени своего доверия.

А еще через пять минут из трактира вышел Руперт. Он недовольно посмотрел на солнце (обедать-то уже пора!), затянул потуже ремень (вот же напился вина на пустой желудок!), забрался на покачнувшегося жеребца (не забыть проверить, куда его поставят!), потом вдруг выхватил меч, сильно перепугав проезжавшую торговку горшками, отсалютовал кому-то и с возгласом «Вперед!» понесся по дороге во весь опор.

Жеребец, накануне донельзя истомленный привязью к тихоходной карете, несся стрелой, вытянув шею и прижав уши. Рыцарь размахивал мечом и опасно покачивался в седле. Эта великолепная картина, к огромному сожалению, не удостоилась лицезрения ни одной достойной особы. Особы же недостойные, как то: смерды, бредущие гуськом по обочине, лавочники, месящие грязь на доверху нагруженных телегах, нищие, на ходу протягивающие руки ко встречным и прочий сброд, что в изобилии попадался на дороге в это время суток, не могли оценить ниспосланного им счастья по причине низкого происхождения. Они вытирали грязь с лиц, угрюмо смотрели вслед всаднику, шевеля губами, а некоторые, особо отпетые, даже исподтишка грозили кулаком.

Однако Руперт и не думал производить на кого-либо впечатление, он просто чрезвычайно любил скакать галопом, когда-то в молодости он даже предпочитал это занятие хорошему вину. И сейчас воспоминания о молодости накатили на него с такой силой и остротой, что он не заметил ни поворота на Хельветию, где виднелась еще его карета, ни трактирщика, который спрыгнул с лошади и бросился в лес, как только увидел, с какой скоростью нагоняет его барон и чем при этом размахивает, ни упавшего с дерева Вербициуса, посаженного туда в дозор Фихтенгольцем с раннего утра, ни даже самого дома с красными воротами и испуганным лицом Строфокамиллы в окне. Впрочем, несколько дальше дорогу покрывала такая огромная лужа, что рыцарь очнулся, огляделся, поворотил коня, и подъехал к распахнутым воротам одновременно с хромавшим Вербициусом. Хромота последнего вызвала у Руперта сочувствие, и он дружелюбно хлопнул его по спине мечом, который до сих пор держал в руке. Сделал он это, надо отметить, плашмя, однако подлый Вербициус вообразил себя разрубленным напополам, и с уже знакомым читателям визгом повалился наземь.

— Зарубили!! — раздался истошный женский крик из окна, и Руперт, подняв глаза, увидел Строфокамиллу.

— Здравствуйте, прекраснейшая! — галантно склонился перед ней барон, едва не вывалившись из седла. — Я счастлив предстать перед Вами по первому зову! Вербициус, поверженный наземь, увидав над собой нависшую в поклоне фигуру барона, быстро начал перебирать локтями и коленями, отползая в сторону дома.

— Ва-а-а-мы-ы-ы-ы… господин барон прибыл! — наконец доложил мажордом, поднимаясь с колен. Опасливо косясь на барона, он произнес — Строфокамилла фон Линц! — и сделал шаг в сторону. — Боже правый, любезный барон! — напевно заговорила Строфокамилла, обращаясь к барону и довольная ожившим Вербициусом. — Милости прошу в мои апартаменты.

Руперт наконец принял вертикальное положение и, приосанившись в седле, дал шпоры жеребцу. Жеребец, не ожидая столь ярко выраженного приказания, рванул и понесся в сторону конюшни. Барон откинулся назад но, не ослабляя железной хватки, удержался в седле и поскакал, увлекаемый благородным животным. Остатки конюшни встретили разгоряченную пару и рухнули, накрывая собой обоих.