К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [43]
«Под соленой пятою ветра устроит отвес…» («Нашедший подкову», 1923). В этой строке проявляется идиома под пятой, однако она осложнена прилагательным соленый. Это прилагательное перенесено в идиому от слова ветер в той же строке, ср. устойчивую коллокацию соленый ветер.
«Я с веком поднимал болезненные веки – <…> Ход воспаленных тяжб людских» («Нет, никогда, ничей я не был современник…», 1924). Здесь – в рамках одной строфы – разделяются элементы выражения воспаленный взгляд, и именно из‐за него тяжбы названы воспаленными.
«Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных / Я убежал к нереидам на Черное море» («С миром державным…», 1931). Словосочетание рев моря разбивается, и рев соотносится с событиями мятежными.
«Из густо отработавших кино, / Убитые, как после хлороформу, / Выходят толпы» («Полночь в Москве…», 1931). Скорее всего, характеристика работы кино (густо) перенесена здесь от толп; семантика этих слов в сочетании дает коллокацию густая толпа.
«И татарского кумыса / Твой початок не прокис» («Сядь, Державин, развалися…» («Стихи о русской поэзии, 1»), 1932). По наблюдению Б. М. Гаспарова, початок здесь связан с початой бутылкой [Гаспаров Б. 1994: 131]. По-видимому, мы имеем дело со сложным переносом эпитета. В следующей строфе действительно используется слово бутылка: «Дай Языкову бутылку», и резонно предполагать, что в этом примере коллокация початая бутылка разбивается и первое слово коллокации переносится в строки о Державине, при этом «по пути» элемент коллокации успевает поменять частеречную принадлежность, из прилагательного превратившись в существительное.
«Какой-нибудь честный предатель, / Проваренный в чистках, как соль» («Квартира тиха, как бумага», 1933). К разным частям высказывания относятся элементы выражения вываренная соль (с синонимической заменой: вываренная → проваренный).
«…Как бы внутри гранита / Зернится скорбь в гнезде былых веселий» («Речка, распухшая от слез соленых…», «<Из Петрарки>», 1933–1934). И. М. Семенко обратила внимание на то, что итальянское слово granito в качестве существительного означает ‘гранит’, а в качестве прилагательного – ‘зернистый’ [Семенко 1997: 63]. Это усиливает семантическую связанность гранита и глагола зерниться. Вместе с тем существует словосочетание зернистый гранит, которое в строках разбивается на составные элементы и прилагательное перемещается к слову скорбь, причем этот перенос сопровождается изменением части речи (прилагательное → глагол).
«Лиясь для ласковой, только что снятой, маски, / Для пальцев гипсовых, не держащих пера» («10 января 1934»). Прилагательное гипсовый, характеризующее пальцы, очевидно, перенесено от маски, ср. коллокацию гипсовая маска (посмертная маска снимается именно из гипса).
«Исполню дымчатый обряд» (1935). По всей вероятности, прилагательное дымчатый заимствовано как характеристика агата («И муравьиный брат – агат»); см. специальное название камня – дымчатый агат (ср.: [Литвина, Успенский Ф. 2016: 287]).
«Стенобитную твердь я ловлю, – / И под каждым ударом тарана» («Небо вечери в стену влюбилось…», 1937). Прилагательное из коллокации стенобитный таран перемещено к тверди.
«Я упаду тяжестью всей жатвы <…> Прошелестит спелой грозой Ленин» («Если б меня наши враги взяли…», 1937). Выражение спелая жатва разнесено по разным частям высказывания и объясняет, почему именно так названа гроза.
«И, раскачав колокол стен голый» («Если б меня наши враги взяли…», 1937) – в строке прилагательное голый передвинуто от слова стены (ср. коллокацию голые стены) к колоколу.
«Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными» («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937). Здесь прилагательное граненый, по-видимому, перемещено к ребрам от существительного стекло, ср. коллокацию граненое стекло (ср. также случай со строкой «Воздух твой граненый» в разделе 6).
«Играли рыбы, дом построив пресный» («Реймс – Лаон», 1937). В описании витража поэт использует словосочетание пресный дом. Характеристика дома восходит либо к коллокации пресное озеро («Я видел озеро, стоявшее отвесно»), либо к пресной реке («Мальчишка-океан встает из речки пресной»).
«Мощь свободная и мера львиная» («Рим», 1937). В строке прилагательное львиный оторвано от существительного мощь, ср. устойчивое выражение львиная мощь.
Сложный случай представляет собой первая строка стихотворения «Пою, когда гортань сыра, душа суха» (1937). Явное противопоставление сухости и сырости здесь, возможно, подсказано такими выражениями, как сухо в горле, горло пересохло. Характеризуя гортань, Мандельштам заменяет сухость влажностью, но «вытесненный» эпитет не исчезает, а переносится к слову душа.
Итак, рассматриваемый прием работает на дополнительную семантическую связность лексического ряда текста, скрепляя слова того или иного фрагмента. При этом надо подчеркнуть, что в этих случаях речь идет о языковом понимании устройства текста, однако оно не перечеркивает понимания поэтического. Так, в структурно идентичных примерах – «Ворон на своем суку / Много видел на веку» и «Пою, когда гортань сыра, душа суха» –
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.