К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [43]

Шрифт
Интервал

и слаб, / Словно зверь, когда-то гибкий…» («Век», 1922) – коллокация жестокий век разбивается, и ее элементы разносятся по разным частям строфы, вследствие чего слово жестокий оказывается в семантическом поле слова зверь и осмысляется уже как общий признак века и зверя.

«Под соленой пятою ветра устроит отвес…» («Нашедший подкову», 1923). В этой строке проявляется идиома под пятой, однако она осложнена прилагательным соленый. Это прилагательное перенесено в идиому от слова ветер в той же строке, ср. устойчивую коллокацию соленый ветер.

«Я с веком поднимал болезненные веки – <…> Ход воспаленных тяжб людских» («Нет, никогда, ничей я не был современник…», 1924). Здесь – в рамках одной строфы – разделяются элементы выражения воспаленный взгляд, и именно из‐за него тяжбы названы воспаленными.

«Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных / Я убежал к нереидам на Черное море» («С миром державным…», 1931). Словосочетание рев моря разбивается, и рев соотносится с событиями мятежными.

«Из густо отработавших кино, / Убитые, как после хлороформу, / Выходят толпы» («Полночь в Москве…», 1931). Скорее всего, характеристика работы кино (густо) перенесена здесь от толп; семантика этих слов в сочетании дает коллокацию густая толпа.

«И татарского кумыса / Твой початок не прокис» («Сядь, Державин, развалися…» («Стихи о русской поэзии, 1»), 1932). По наблюдению Б. М. Гаспарова, початок здесь связан с початой бутылкой [Гаспаров Б. 1994: 131]. По-видимому, мы имеем дело со сложным переносом эпитета. В следующей строфе действительно используется слово бутылка: «Дай Языкову бутылку», и резонно предполагать, что в этом примере коллокация початая бутылка разбивается и первое слово коллокации переносится в строки о Державине, при этом «по пути» элемент коллокации успевает поменять частеречную принадлежность, из прилагательного превратившись в существительное.

«Какой-нибудь честный предатель, / Проваренный в чистках, как соль» («Квартира тиха, как бумага», 1933). К разным частям высказывания относятся элементы выражения вываренная соль (с синонимической заменой: вываренная  проваренный).

«…Как бы внутри гранита / Зернится скорбь в гнезде былых веселий» («Речка, распухшая от слез соленых…», «<Из Петрарки>», 1933–1934). И. М. Семенко обратила внимание на то, что итальянское слово granito в качестве существительного означает ‘гранит’, а в качестве прилагательного – ‘зернистый’ [Семенко 1997: 63]. Это усиливает семантическую связанность гранита и глагола зерниться. Вместе с тем существует словосочетание зернистый гранит, которое в строках разбивается на составные элементы и прилагательное перемещается к слову скорбь, причем этот перенос сопровождается изменением части речи (прилагательное → глагол).

«Лиясь для ласковой, только что снятой, маски, / Для пальцев гипсовых, не держащих пера» («10 января 1934»). Прилагательное гипсовый, характеризующее пальцы, очевидно, перенесено от маски, ср. коллокацию гипсовая маска (посмертная маска снимается именно из гипса).

«Исполню дымчатый обряд» (1935). По всей вероятности, прилагательное дымчатый заимствовано как характеристика агата («И муравьиный брат – агат»); см. специальное название камня – дымчатый агат (ср.: [Литвина, Успенский Ф. 2016: 287]).

«Стенобитную твердь я ловлю, – / И под каждым ударом тарана» («Небо вечери в стену влюбилось…», 1937). Прилагательное из коллокации стенобитный таран перемещено к тверди.

«Я упаду тяжестью всей жатвы <…> Прошелестит спелой грозой Ленин» («Если б меня наши враги взяли…», 1937). Выражение спелая жатва разнесено по разным частям высказывания и объясняет, почему именно так названа гроза.

«И, раскачав колокол стен голый» («Если б меня наши враги взяли…», 1937) – в строке прилагательное голый передвинуто от слова стены (ср. коллокацию голые стены) к колоколу.

«Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными» («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937). Здесь прилагательное граненый, по-видимому, перемещено к ребрам от существительного стекло, ср. коллокацию граненое стекло (ср. также случай со строкой «Воздух твой граненый» в разделе 6).

«Играли рыбы, дом построив пресный» («Реймс – Лаон», 1937). В описании витража поэт использует словосочетание пресный дом. Характеристика дома восходит либо к коллокации пресное озеро («Я видел озеро, стоявшее отвесно»), либо к пресной реке («Мальчишка-океан встает из речки пресной»).

«Мощь свободная и мера львиная» («Рим», 1937). В строке прилагательное львиный оторвано от существительного мощь, ср. устойчивое выражение львиная мощь.

Сложный случай представляет собой первая строка стихотворения «Пою, когда гортань сыра, душа суха» (1937). Явное противопоставление сухости и сырости здесь, возможно, подсказано такими выражениями, как сухо в горле, горло пересохло. Характеризуя гортань, Мандельштам заменяет сухость влажностью, но «вытесненный» эпитет не исчезает, а переносится к слову душа.

Итак, рассматриваемый прием работает на дополнительную семантическую связность лексического ряда текста, скрепляя слова того или иного фрагмента. При этом надо подчеркнуть, что в этих случаях речь идет о языковом понимании устройства текста, однако оно не перечеркивает понимания поэтического. Так, в структурно идентичных примерах – «Ворон на своем суку / Много видел на веку» и «Пою, когда гортань сыра, душа суха» – 


Рекомендуем почитать
Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Современная русская литература: знаковые имена

Ясно, ярко, внятно, рельефно, классично и парадоксально, жестко и поэтично.Так художник пишет о художнике. Так художник становится критиком.Книга критических статей и интервью писателя Ирины Горюновой — попытка сделать слепок с времени, с крупных творческих личностей внутри него, с картины современного литературного мира, представленного наиболее значимыми именами.Дина Рубина и Евгений Евтушенко, Евгений Степанов и Роман Виктюк, Иосиф Райхельгауз и Захар Прилепин — герои книги, и это, понятно, невыдуманные герои.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.