К пению птиц - [9]
Теперь этот эксперимент уже не угрожает сведением музыки до уровня специфически людской частности. Теперь он указывает на существование чего-то еще — пусть будет понаучнее, к примеру — МЕТАЯЗЫКА.
Потому что я представляю себе, что и у глухих пришельцев были вдохновение построить корабль — и тоска в пути.
Вспоминая, как смотрит глаз акулы, я понимаю, что мои представления принадлежат вере, потому что все может быть совсем иначе: глядящий на нас из Вселенной глаз может и не знать, что такое тоска.
Возражением служит тот факт, что пришельцы, так же как и мы — дети Большого Взрыва: происходим из одной точки при всей неопределенности этого понятия. Имея столь общий корень, сознание идентично: «звездное небо над нами, Царство Божие внутри нас».
Возражение возражению формулируется просто: Бога нет.
Мы и Они — сами себе черти, прогресс — полеты на метле. Доброта — экономия тревоги. Потому что как только стая усложнилась, терпимость к ближнему оказалась выгодной: лучше тратить силы на охоту, чем оберегать холку от брата.
Мимо жизни протекаешь. Понятия остаются в памяти, оставляют там темный или светлый, холодный или теплый след. Но между тобой и ими — расстояние: вот ты, а вон — всё остальное.
Только мимо Бога не протечешь при полном объявленном неверии. Дело тут не только в страхе смерти. Запределен соблазн: а вдруг бы поверить — и вот, вся твоя воля есть ЕГО Воля, а ты — только проводник.
Удесятерились бы силы — и, говоря красиво, цвела бы даже осенью надежда.
Вот и оркестр готов к выступлению, дирижерская палочка взмыла вверх, сейчас она начнет движение, и мы все — оркестранты и слушатели — станем единым целым, восприимчивым к Метаязыку.
Интересно, что сегодня в репертуаре?
22. — Расточительство, — говорит расчетливый Я
Мне приснилось, что я зашел в роскошный магазин, чтобы купить часы. И увидел абсурдную картину: продавцы проверяют у покупателей зрение.
Приятель-физик рассказывал мне, что есть теория, согласно которой Больших Взрывов и Вселенных множество. Вдруг мне стало понятно, что Наука и Бог неразделимы.
И в самом деле, предположим, что Большой Взрыв — уникальное событие.
— Бог, Бог, — восторгаемся мы, потому что Уникальность — это уже не статистика, а чудо.
Предположим, что измерений и взрывов не счесть. Тогда проблема задвигается в бесконечный ящик. И мое разнузданное воображение, возникшее у обезьяны в результате многотысячелетнего трудового опыта, а теперь считающее себя вправе мной командовать, тут же поддается соблазну. Бесконечный ящик превращается в сверкающий тоннель для перехода в Вечность. Четкость изображения такова, что уже почти хочется немедленно под березу.
Бестелесный Я всплакнул бы на собственных похоронах, жалея близких, все еще верящих и не верящих в то, в чем я уже пребываю.
Вот и тоннель, вот и захватывающее чувство скорости, которое мы в жизни так обожаем — может, как раз, в предчувствии.
Сопровождая себя в полете, я сохраняю способность сознавать, и поэтому вижу, как моя утратившая телесность Душа сейчас расстается с миром, а это значит, что образованный миром ум перестает быть умом, а становится духом — и я скажу точнее — СНОВА становится духом, чтобы быть перезаряженным в новую ипостась — возможно, в новом мире.
Мне показалось, что расставаться со старым миром трудно, пока ты в нем.
А дальше — все легко.
Должно же хоть когда-нибудь стать на душе легко!
Как хотелось бы сказать, — В этом моя Вера!
Вот только сегодня утром я сидел под теряющей желтые листья березой и поражался ее доверчивой самодостаточности в соседстве с таким непредсказуемым мной.
Конечно же, я не возьму нож и не вырежу на ее коре «верю».
Береза сейчас теряет листья. Всякий раз, когда лист отрывается и, пока падает, шуршит еще прикрепленной к дереву листвой, я чувствую, что мир прекрасен. Сейчас я уверен: береза старается, чтоб я уразумел, как мир прекрасен?
Мне показалось, что бессмысленность существования мира, в котором появились осмысленные мы, невероятна.
А если так, то конечной целью перевоплощений не может быть небытие: тупиковая цель недостойна осмысленного мира.
— Расточительство, — говорит расчетливый Я, подозревая существование еще одного, пока неизвестного закона сохранения.
23. Свободу Духу!
Улыбчивая сука пустует, и Дама-охранительница водит ее на поводке.
Вот они вошли к себе во двор, и Дама прикрыла калитку. На правах соседа я знаю: если калитку потянуть с улицы, она откроется. Но этого не знает преследовавший дам кобель. Он бросается лапами на решетку и скулит.
Я не сочувствую («глупый пес»), я мечтаю быть свидетелем прозрения, как лапа вошла бы между прутьями и сделала нужное движение. Движение лапы будет случайным, но прежде чем ринуться к цели, пес недоуменно взглянет на нее и что-то поймет.
Сию минуту кроме цели ничто не существует. Зато потом, в компенсационных грезах беспокойного сна, пес будет снова и снова поддевать лапой прутья решетки и ощущать триумф исчезновения преграды.
Всеобщее Духовное Единство показалось мне очевидным.
Единство поедаемой жертвы и рвущего ее мясо хищника показалось просто еще другим словом Метаязыка.
Одновременно я понял, что в Метаязыке нет ни слова НЕТ, ни слова ДА.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.