К пению птиц - [11]
И вот, где бы я ни пребывал в мире внешнем, я могу быть где угодно в мире внутреннем. В частности, почему бы не вообразить, как сжимается пространство и как ускоряется время при быстром полете в сверкающем тоннеле? И вот, я уже готов принять, что сейчас — это как ТОГДА, а здесь — это как ТАМ.
Самое смешное, если это повод для смеха, состоит в том, что, несмотря на доступные просторы, я себе напоминаю заточенного в клетку зверя, бессчетно измеряющего шагами отведенное ему пространство и каждый раз мечтающего, пока есть куда шагать, что решетка волшебным образом исчезнет — или обрушится стена.
Решетка и стена сделаны из слов.
Рабство сравнений, тирания метафор, косноязычные попытки передать образ — или сделать его самому себе понятным.
Поскольку слова ограничивают и искажают текущее представляемое, оно видится из клетки.
Мой взгляд увлажнился — и я послал привет Глухому Композитору, потому что если из клетки выйти, звуку уже не обязательно оставаться звуком.
В Египте, в Долине Царей, я увидел, как весело раскрашены иероглифы и рисунки на стенах гробниц. Я подумал, что это был медовый месяц личности со словом, только начинающим свой путь к бесплотности идей.
От образа — к рисунку, от рисунка — к иероглифу.
Имя птицы — это уже не только птица, которую можно поймать, убить или нарисовать, а еще и Бог.
Имя Фараона — это не просто ОН, гордо восседающий на троне с белокожей НЕЮ. Это тождество с повергнутыми врагами, с завоеванными землями — и с весело раскрашенной гробницей, вместившей дух, не только плоть.
— Игра в куклы, — сказал бы я о тогдашних ухищрениях по сохранению плоти, если бы вполне был уверен в безнадежности таких приготовлений к вечной жизни. Это ведь только гипотеза, что бессмертия нет.
— А вдруг?
— Чур меня, чур, — говорю себе и продолжаю внутренне заискивать у жрецов Древнего Египта, хранителей предания об одной из побед на пути к Метаязыку.
— Метаязык, что это такое? — участливо спрашивает она меня, и я ценю мягкость иронии.
— Это как море, — говорю я, потому что нет у меня настоящего ответа, а море, благо, перед нами.
Равнина до горизонта, и оно же — бушующая стихия до горизонта. Заявляет о себе шипящим грохотом прибоя, сейчас и всегда, мне и тебе, без меня и без тебя.
А под поверхностью — другое море. Это я о тихой подводной буколике кораллового рифа. Разные формы и расцветки похожих на бабочек рыб не мешают им быть единой стаей, окружившей пловца подрагивающим облаком тел.
Стая вроде как бы готова принять его к себе.
Пловцу пора догадаться: это не тишина, а глухота.
27. Ищу тропинку вверх
Сегодня окно Доброго Хозяина закрыто.
Поэтому я в меланхолическом настроении. Стараюсь олицетворить собой скромный побудительный намек:
— Лишнего не попрошу.
Если совсем по-скромному, то я готов умереть в клетке, только бы знать, что выход возможен.
В скромности, впрочем, заключена хитрость, потому что моей машине времени достаточно даже намека, а остальное она в критический момент, я надеюсь, придумает или вообразит.
Конечно, компенсационные грезы — не то, что реальность, но многое зависит от силы эмоций.
А сила эмоций — это, в частности, сила страха.
Силе страха мало что можно противопоставить — разве что ненависть к этой самой силе.
Я уже совсем было изготовился заявить, что синонимом ненависти в данном контексте может быть названа гордость, как вдруг вспомнил о своей полной зависимости от Доброго Хозяина. Воистину неистребимая mania grandiose: будто кто-то собирается меня спрашивать, на каких условиях я предпочел бы умереть.
Да что там много рассуждать? Жить так жить, играть так играть. У каждой игры свои правила. Будучи при уме и при памяти, помня, что угрожающие тебе монстры не только сильней тебя, но, к тому же, не всегда известны и видимы, смешно создавать из процесса культ.
Откровенно говоря, кроме как намек, впервые заставивший о себе задуматься под пальмой, меня ничто всерьез и не волнует.
Я интерпретирую намек как возможность встать выше обстоятельств и уже сверху увидеть, что съевший тебя монстр оказался ненастоящим, а растерзанное им тело — не твое.
Зачем кривить душой?
Как и многие в этом мире, я продолжаю верить и не верить.
Что есть мои блуждания как не поиски Веры?
Этот текст — путевые заметки: а вдруг получится путеводитель?
28. Метаязык: что это такое?
Пока окно Хозяина закрыто, выгляну в свое окно.
Первый снег, как это почти всегда бывает, полностью сошел, и земля лежит со вновь обретенной и потому примечательной чернотой.
Я думаю, что был послан недавно плыть по Нилу именно для того, чтобы воочию увидеть феллаха, который оставил пару своих буйволов и творит молитву на коленях. Он у границы своего поля, в тени больших финиковых пальм.
Я совершенно не сомневаюсь: закончив молитву, феллах встанет и вернется к буйволам, чтобы продолжить вспашку.
Но я проплыл мимо прежде, чем это произошло, и поэтому остаюсь под пальмой и продолжаю молиться.
Моя молитва без слов, хотя разве мне нечего просить?
Я молюсь без слов не из скромности, а как раз из-за гордыни.
Я молюсь о том, что с равной четкостью вижу зеленую, граничащую с желтыми холмами пустыни, долину Нила и свою далекую Землю.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.