— Вполне.
— Почему?
— Не знаю, — Вера пожала плечами, — но теперь не сомневаюсь. Такая вот… судьба. — Вера отвернулась.
— Судьба? — удивленно спросил Мишаков. — Да, точно, судьба! У нее судьба, у тебя нет.
Вера вскочила и сказала с каким-то злым вызовом:
— А если я тебя действительно люблю?
— Если… Это еще приблизительно. Уточни, Верочка. Не спеши с выводами. Хочешь, я тебе твой портрет подарю? Ты просила.
— Не хочу!
— Ты лучше, когда не смеешься. Авось и у тебя сквозь слезы судьба проблеснет.
— Тебе что же, желаннее я ревущая?..
— Не знаю. А портрет я тебе все-таки подарю. На память. Но в Москве попытаюсь написать тебя получше.
— Значит, у меня еще может теплиться надежда? — уязвленная, спросила Вера. — Как в романе!..
— Как в жизни, — возразил Мишаков. — Иди, я вечером приду.
— Не надо, — сказала Вера, мотнув головой, и пошла прочь.
Мишаков взглядом проводил ее до середины улицы. Он не знал, придет к ней вечером или нет, но был уверен, что она будет ждать его.
Марфуша все еще теребила розовые рюшки на груди. Сжав коленки, она не поднимала головы.
— Ну, продолжим, Марфинька, — сказал Мишаков, исподлобья глядя на доярку. — Не вижу твоего лица.
— Куда же оно делось, Борис Лексеич?..
— Ты его просто прячешь. Как это у тебя получается? Но мне спрятанное лицо не нужно. Смотри на колодец. Где-то там… ну, предположим, поют частушки. — Мишаков понимал, что нужно отвлечь Марфушу от воспоминаний о Вере. Какие здесь поют частушки?
— Не знаю…
— Ну хотя бы одну ты знаешь?
— Не умею я петь, Борис Лексеич.
— Да я и не прошу тебя петь. Просто скажи.
— А какую?
— Любую, Марфуша, любую. Какая сейчас мелькнула в голове?
— Вынес милый на крыльцо, — улыбнувшись, сказала Марфуша.
— Что вынес? Корзину? Стул?
— С выражением лицо, — ответила Марфуша, улыбнувшись пошире.
— Любопытно. Ни за что бы не угадал. Вынес милый на крыльцо с выражением лицо. А дальше?
— Ну, мол, по выражению узнай души движение.
Мишаков засмеялся.
— Просто здорово!
Вынес милый на крыльцо
С выражением лицо.
Мол, по выражению
Узнай души движение, —
вполголоса пропел он. — Чудесная ироническая частушка! И к тому же к месту сказанная. Молодец, Марфинька, я готов тебя расцеловать!
Марфуша бросила на Мишакова быстрый взгляд и отвернулась, задрав голову, словно она была, оскорблена. И этот взгляд, который чем-то роднил ее с Верой, неожиданно помог Мишакову найти то, что он давно искал. Он увидел, где и как должна сидеть Марфуша и какое у нее должно быть лицо…
А вечером, вспоминая жизнь, Мишаков вдруг первый раз ощутил в душе тоску по самому простому, обыкновенному человеческому счастью. Вслед за Марфушей он мог бы повторить в тишине:
— Полюбить хочется…
