К отцу - [25]

— Там, под Ржевом, много тысяч полегло. И слева и справа — вокруг снаряды рвались, кого осколком, кого кирпичом, а у меня — ни царапинки, — усмехнулся Тимоша. — Вот как бывает. Но, видно, не от пули, не от осколка умереть на роду мне было написано. Кому какая судьба. Каждый свою жизнь прожить должен, Василий прожил свою, ты свою, я тоже свою. Да, о чем я тебе рассказывал? — спохватился он. — Вроде бы как собрался в сорок шестом в Павловское. Думал, хоть недельку погощу. Куда там! Председатель, когда узнал, что еще один мужик приехал, хоть и безногий, от радости напился со мной, говорит: не отпущу, ты отсюда родом, тебе здесь и жить. А мне того и надо было, Маняша. — Тимоша глубоко вздохнул. — Вот так и возвратился. И живу. Я и бригадиром работал, и конюхом, а теперь вот на спокойной работке — скотину пасу. Я на пенсию тоже вышел, Маняша.

— Один живете, Тимофей Емельянович? — спросила Маняша.

Она думала, что Тимоша сам скажет, и ждала с нетерпением, когда он заговорит о семейной жизни, но Тимоша не спешил касаться этой стороны, и Маняша не выдержала и сама спросила.

Тимоша снял с плеча кнут, — а то все держал, — переступил с ноги на ногу. Он не спешил с ответом, и Маняша поняла, что ее вопрос неудобен для него. Что-то мешало Тимоше ответить сразу, как отвечал он на все ее предыдущие вопросы.

«Неужели так и коротал жизнь в одиночку?» — мелькнуло у Маняши. Больно было бы ей это слышать.

Но Тимоша тихо сказал после затянувшегося молчания:

— Нет, Маняша, я сроду никогда один не был. Это для меня хуже смерти. Семейный я. Женат. Второй раз женился. А то бы разве жизнь была.

Теперь Маняша не могла бы удержаться и под страхом смерти. Тимоша словно дразнил ее. Она знала, что первая его жена умерла. Сын, что живет в Москве, это от нее. На ком же он женился второй раз? Может, с собой привез? Это она должна была знать. А Тимоша вроде бы умышленно не говорил.

— Что же не договариваете, Тимофей Емельянович? — продолжала она, видя, что Тимоша снова замолчал, как будто речь перед этим шла о малозначительном. — Здесь женились? В Павловском?

Он кивнул.

— На ком же? — не давала ему ни минуты покоя Маняша.

— Ну коли хочешь все сразу знать, — сдался Тимоша, — тогда я скажу: на подружке твоей, на Арине Зайцевой. Арина — жена у меня. Вот уже двадцать лет.

— Слава богу! — вырвалось у Маняши.

Нет, она не ожидала, что услышит такое. Но сейчас, год спустя, она почему-то была убеждена, что причиной ее нетерпения в разговоре с Тимошей было предчувствие того хорошего в его судьбе, которое пришло к нему как бы в награду за пережитые им в молодости мучения и страдания. Не век человеку страдать. Должно же ему воздаться… Маняша и, о себе точно так же думала. И о Тимоше по-иному не могла думать.

А о том, что Ариша, ее подружка в девичестве, та самая Аришка Зайцева, могла в конце концов стать Тимошиной женой, — об этом Маняша и не помышляла.

У Маняши еще до ума не дошло это известие, не успела она целиком осознать, а сердце уже встрепенулось и подсказало, как хорошо повернулась жизнь.

— Вот так, Маняша. Арина — жена у меня, — повторил Тимоша. — Живем. Трое детей. — Он пристально поглядел на Маняшу. — Ты чего?.. Плачешь?..

— Нет, не плачу я, — ответила Маняша. — Слезы сами выкатились… Рада я за тебя, вот уж как рада!

— Спасибо тебе, — и Тимоша, к ее удивлению, поклонился.

— За что же поклон-то?..

— Сам не знаю, — признался Тимоша.

Больше Маняша не называла его Тимофеем Емельяновичем. Душе стало совсем легко. И с этой минуты Маняша окончательно уверовала в то, что справедливость не достается на долю одному, она делится на всех, а если и не сразу поровну, то это вовсе не означает, что доля к концу жизни не выровняется.

О чем еще они говорили? Всего Маняша не упомнит. Может, с час стояли. Не меньше часа. Сын спустился вниз, к пруду, долго бродил там и, наконец, вернулся, Маняша услыхала за спиной его шаги.

— Сынок твой? — тихо спросил Тимоша.

И Маняша сказала с гордостью:

— Сын!

Тимоша ласково кивнул, и Маняша увидела, что вслед за этим он присмотрелся к ее сыну, словно угадывал, на кого же больше похож парень. Может быть, он искал в нем черты Василия? Но на Василия сын совсем не походил. Ничего от Василия, кажется, не было в сыне. От деда, ее отца, было, от Маняши тоже много было. И Тимоша, убедившись в этом, еще раз кивнул.

— Младший, — прибавила Маняша.

Да, он не похож был на Василия ни обличьем, ни характером, слава богу. И все-таки рожден был от Василия. Витяковская кровь струилась в его жилах. С Василием Витяковым прожила Маняша полжизни. Была в девичестве Гавриловой. Петровой не стала. Стала Витяковой. Нажила пятерых детей. И в том числе этого, младшего, самого любимого сына.

— Так вот, значит, — задумчиво сказал Тимоша.

— Так, — подтвердила Маняша.

Она не знала, о чем он тогда думал. Она же думала о том, что от Тимоши у нее родились бы другие дети. Лучше ли, хуже ли — никто этого не скажет. Может, и лучше, только не такие. А этого Маняше не нужно было. Других детей она не хотела. Другого младшего? Нет, нет! От одной мысли об этом ей становилось не по себе. Он, младший, один такой. Не от Тимоши — от Василия. И выходит, что все правильно. Свою, законную она жизнь прожила. Родила пятерых детей, в том числе и этого, младшего. И все правильно. Жизнь назад не повернешь, по-другому ее не переделаешь. Да и не надо.