К двадцатипятилетию первого съезда партии - [40]

[110]

дителей, сильнейшее подозрение. И когда я и Гранковская одновременно, не сообщаясь между собой, пришли к одинаковому выводу о несомненной провокационной работе Гандлера и я стал бомбардировать городских товарищей об этом же факте, то какой вой был поднят по этому поводу среди близких приятелей Гандлера! Никто не мог допустить и мысли об этом. На этой почве происходили трагедии. Между прочим с Гранковской мы условились, что она потребует ареста Гандлера, заявив официально о получении от него литературы и пр. Но требования об аресте ни к чему не привели. Он даже для проформы не был арестован.

Характерный рассказ одного бывшего приятеля Гандлера, — не верившего нашим обвинениям, но потом попавшего в тюрьму и убедившегося в правильности наших обвинений. Он рассказывал мне о пережитом им.

С тех пор звезда Гандлера закатилась. Но зато карьера его сразу после нашего дела повысилась. Он быстро получил повышение по службе — из рабочего он стал чуть ли не начальником какого-то отдела на водопроводе. Это окончательно убедило Фом неверующих. Находясь в ссылке, мы получили сообщение, что при возвращении некоторых старых товарищей в Одессу, знавших прежнего Гандлера, работавшего с ними, они брались реабилитировать его. Один из этих товарищей довольно видный работник. Но напрасная работа. Слишком уж скомпрометировал себя Гандлер, чтобы можно было его обелить.

Организация и моменту 1-го Съезда.

Имея членом своей Рабочей группы тов. А. Поляк, непосредственного члена «Рабочей Газеты», мы естественно были осведомлены о целях и задачах группы и о предстоящем партийном съезде. Наша организация шла все время но линии необходимости создания общего мощного центра, который мог бы руководить общей работой, который распределял бы работников и пр. Не помню точно, у меня ли на квартире или у А. Розенфельда[68] мы прочитали привезенный

[111]

Поляком 2 номер «Рабочей Газеты» с передовицей о съезде. Статья эта нам очень понравилась: она вполне отвечала нашему настроению, нашим целям и задачам, которые мы себе намечали и по которым мы шли и своей работе. Мы сочли необходимым послать своего делегата. Наметили ли мы Поляка или Гандлера я не помню. В последние месяцы нашей работы — с декабря 1897 г. до 10 марта 1898 г. — жизнь группы прошла бурно и интенсивно. За ней усиленно следили. Николаев, с которым мы были связаны, доживал последние дни и в январе вся организация была арестована. Незадолго до ареста николаевцев, чувствуя что дни их сочтены, мы послала Ц. Липовецкую для обследования и информирования нас о поведении организации.

В последних числах января арестованы были также члены нашей группы Гринштейн, Я. Финкельштейн и Макодзюб[69]. Последние два товарища привезли из Вены небольшой транспорт литературы. В это же время мы собирались отпечатать брошюру — одобренный группой план организации а дальнейшей работы,— написанную Гринштейном. Но после свидания у Гандлера, куда все трое пошли на совещание о распределении литературы и по поводу брошюры, они не выходе из квартиры Гандлера были арестованы. Жандармы, зная где лежит привезенная литература и техника, пошли ее забирать, но случайно ее не нашли — наши успели вывезти. Жандармы очень сердились, перерыв несколько раз стога сена, но напрасно... К этому, повидимому, времени — январь — февраль 1898 г. — относится распространение листка «К мельничным рабочим».

До этого времени нужно сказать, что мы вели, главным образом, и преимущественно свою работу устно и не даром в докладе жандармов царю Николаю констатируется: «что-местная революционная группа занималась, главным образом, устной пропагандой среди рабочих, что вполне установлено наблюдением» и что «можно было заранее заключить, что обыски дадут в смысле вещественных доказательств наименьшие результаты».

[112]

После распространения листка и устроенных собраний рабочих, меня и других товарищей, работавших на мельницах, как «подозрительных» и неудобных, рассчитали с работы.

3-й провал и тюрьма.

В ночь с 10-го на 11-е марта всю нашу группу и часть кружков арестовали. По именному списку, случайно оставленному жандармерией у Липовецкой на квартире, значилось о производстве 50 обысков. Всего арестованных 34 человека. Я готовился в день ареста отвезти литературу и поэтому был схвачен ночью, поджидавшим меня у калитки ворот жандармом с поличным, и таким образом выбросить литературу не удалось. Жандармы при обыске свидетельствовали, что на моей квартире были арестованы: Ц. Липовецкая, М. Гудавский и еще 2 рабочих, живших у меня. В третий раз попал я в объятия Одесской тюрьмы и теперь уже надолго. От усиленной организационной работы организм был до того расшатан и утомлен, что в течение недели я предавался усиленной спячке.

Жандармы, раздув дело, начиная с ротмистра Ковалевского, лично следившего за мною и Нудельманом, кончая подп. Бергом и полковником Бессоновым, страшно мучили меня своими допросами и бесились нашей тактикой полного отрицания всего, несмотря на наличие, казалось бы, доказательств со стороны провокатора Гандлера. Долго я удивлялся, откуда им известны мельчайшие подробности разговоров, пароли, известные только мне и Гандлеру. Долго не хотелось сознаться, что тут дело не чисто, что это дело рук окруженного ореолом Гандлера, но, как уже писал выше, я и Гранковская Пришли к этому убеждению одновременно, не сообщаясь друг с другом. Подп. Берг, этот хитрый типичнейший жандарм, ученик известного жандармского генерала Пирамидова, впивающийся в свою жертву с кровью налитыми глазами, все пытался добыть у меня некоторые подтверждения и однажды до того взбесился, что выбежал, оставив меня в кабинете, куда влетел ошеломленный старший жандарм Усов и отвел меня в камеру, крайне удивленный. Но за то, как я обрадовался, когда дело наше перешло к