Изяслав - [160]

После этого разговора с неизвестным рыцарем Болеслав остался один и долго сидел, подпёрши рукою голову, в глубокой задумчивости. Все догадывались, что этот таинственный рыцарь, внезапно явившийся и уехавший с Красного двора, был не кто иной, как польский посол. Некоторые из отроков подслушали людей из его свиты, которые говорили между собою по-польски, но ничего не узнали, и никто не был уверен, что это был посол. По-видимому, разговор, который он имел с королём, был чрезвычайно важен, потому что король после его отъезда был глубоко озабочен и опечален.

Прошёл час после отъезда незнакомого рыцаря, а Болеслав продолжал сидеть на том же месте и в том же положении. На его лице видна была печаль, на глазах блестели слёзы.

Приближался момент, когда он по обыкновению уезжал в лагерь, но, по-видимому, король забыл об этом, зато не забыл Болех. Он вошёл тихо в комнату, в которой сидел король, чтобы напомнить ему. Дверь скрипнула, Болеслав оживился, поднял голову, точно кто его разбудил.

— А, это ты, Болех?

— Я. Пора ехать в обоз.

Они встретились взглядом. Болех был удивлён внезапной переменой, какую заметил на лице короля.

— Наконец я дождался посла, — сказал он, глядя в упор на Болеха.

— А! Значит, это был посол? — переспросил Болех.

— Да, посол, от Сетиха и епископа!

Наступило молчание, во время которого король грозно сдвинул брови.

— Но прежде, чем он вернётся туда, я буду там, хотя бы только затем, чтобы посчитаться с гордою шляхтою и наказать слепцов за то, что они не видят будущности Польши и отворачивают свои откормленные морды.

Болеслав дрожал от гнева.

— Ну, а помощь? — робко спросил Болех.

Лицо короля исказилось горькой улыбкой.

— Нет, видно, эту помощь мне придётся добывать саблей. Говорят, я нужен дома. Конечно, им нужен король под боком, чтобы исполнять их приказания. Но я хочу быть королём для Польши, думать о её величии, её будущем, славе, но не о воеводах, которые заботятся только о своих уделах… Прикажи, чтобы всё было готово, — прибавил он после минутного молчания. — Мы тотчас едем в обоз.

Болех ушёл. Король крепко призадумался:

«Говорят, что у нас есть свои дела, а ты, король, караулишь Русь, чтобы не упустить её. Но от твоего отсутствия Польша страдает, страдает твоя слава, твоя совесть. Слепцы! Указывать дорогу мне! Я сам желаю вести всех на одном поводу — к счастью. Но как им объяснить, что, сидя на Руси, я наблюдаю за Польшей? Я приобрёл там друзей, где были одни враги, и они ещё спрашивают — для чего нам Русь? Разве это не одно и то же, если б кто спросил: „Зачем тебе брат или сестра?“ Русь и Польша нужны друг другу. Нас без Руси съедят немцы, а без нас эту же Русь уничтожат князьки, поселившиеся среди их полей и садов. Нам нужно быть вместе. Я нуждаюсь в Руси, нуждаюсь в расположении народа и в его силе, чтобы соединить все силы и составить одно целое. Это великая сила, только она могла бы отразить немецкую наглость, напор, которые рано или поздно уничтожат нас. И наши глупцы ещё унижают меня за то, что я сижу здесь».

И он закрыл лицо рукой, меж тем как мысли роились в голове, вызывая всевозможные картины будущего.

«Да, потому, что я сижу здесь, они зовут меня к себе, зовут, как бездельника, отлынивающего от работы. Они обижаются, что моя рука жмёт их… Ну да, жмёт. Эта рука хотела уничтожить вас, потому что вы — всё равно что сгнившее дерево, в котором завелись черви. Правда, рука моя жмёт вас, но эта же рука создаёт могущество государства и соединит разбежавшихся во все стороны „животных“. Я всё равно что мельник, желаю устроить на быстром потоке свою мельницу, сдержать воду и поставить ей неопреодолимую преграду. Знайте же, я поставлю вашей гордости и самоволию предел… который вы воспринимаете как давление. Да, я жму, как каменщик, строящий дом: он прижимает кирпич к кирпичу, чтобы строение было крепким… чтобы оно не развалилось…»

Прошло несколько дней после отъезда посла, все уже знали о том, что он приезжал, но никто не ведал, что теперь предпримет король… Приближалась решительная минута. Изяслав каждую секунду ожидал нападения на Киев, так как ему было известно, что войска короля стоят наготове.

Между тем король сидел по целым дням и советовался со старшинами. На Красном дворе всё уже было готово, точно король сейчас должен был уехать. Людомира не могла дать себе отчёта из всего того, что делалось вокруг неё; по её понятию, должно было не сегодня, так завтра произойти столкновение между Изяславом и королём. Но она молчала, как женщина, которая не имела никакого голоса. Теперь она видела короля очень редко, и если он приходил к ней, то на короткое время, когда уезжал в обоз или уходил на совет. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Однажды, сидя одна в светлице, она думала о короле, как вдруг дверь открылась и он вошёл в горницу. Уже смеркалось; в комнате делалось темно, но Люда заметила его печальное лицо.

— Что с тобой, мой повелитель? — спросила она. — Что ты всегда такой печальный?

Болеслав привлёк её голову к своей груди и поцеловал в лоб.

Люда долго стояла, прижавшись к нему, и когда подняла на него глаза, в них было столько печали, скорби и любви, что сердце короля заныло.