Изяслав - [131]

Между тем Люда, быть может пришедшая в себя и вспомнившая, что она находится рядом с опасным соседом, подняла голову, и её взгляд встретился со взглядом медведя, смотревшего на неё добрыми глазами. Но тут просвистела стрела и вонзилась в левый бок медведя. Раненый зверь рявкнул от боли и гнева, ударил себя лапою по морде и повалился на спину. Рана оказалась смертельной, стрела попала прямо в сердце. Всё это произошло мгновенно. Людомира, поражённая увиденным, отскочила от тела отца и в то же мгновение услышала человеческие голоса и топот коней. Она оглянулась — не свои… По одежде догадалась, что это не половцы, но и не свои… Правда, разговор их был похож на русский, но она его не понимала. За кустами мелькнуло несколько всадников, и она догадалась…

— Ляхи! — вскрикнула девушка, бессильно опустилась на колени, припав к телу отца.

Да, это были ляхи: один из опоздавших отрядов Болеслава проезжал ближайшей дорогой к месту своей стоянки на Берестове. Услыхав рёв медведя, отряд задержался как раз там, где оставили следы насильники. Несколько всадников отделилось от отряда, и вскоре их глазам представилась печальная картина: висевшие на дубах мертвецы, над которыми кружили вороны, испуганные рёвом зверя. В стороне сидел медведь и с любопытством смотрел на девушку, стоявшую на коленях возле мёртвого тела…

Всадники недоумевали, что бы это значило. Спокойно сидевший медведь возбудил желание попытать счастья. Вот один воин и попробовал… Прицелился, и стрела попала в медведя. Именно после этого всадники и выехали на поляну, где Люда и увидела их. Дальше, за ними, в густых кустах орешника, ещё мелькали смуглые, обветренные, с длинными усами лица ляхов.

Ехавший впереди воин, убивший медведя, по-видимому, принадлежал к богатому роду. Его рослый конь имел красивый стальной нагрудник и такой же чешуйчатый наголовник; у всадника на голове блестел стальной шлем, на груди — чешуйчатая кольчуга, на ногах — наколенники; сбоку висел длинный меч, через плечо — лук и сайдак[132].

Этот рыцарь был один из приятелей короля Болеслава; он был несколько старше его, считался неразлучным товарищем его ратных дел, звали его Болех, был он из рода Ястржембец. Он спрыгнул с коня, бросил поводья находившемуся при нём отроку и подошёл к девушке. Долго недоумевал, что ему делать дальше.

— Успокойся, девушка, — заговорил наконец ласково Болех, — теперь косолапый безопасен…

Слыша за собою хруст сучьев, ломавшихся под тяжестью всадников и коней, Людомира ещё больше испугалась и молчала. Болех долго стоял над нею в полном молчании, не понимая, что же здесь произошло.

— Скажи, что с тобой, милая девушка? — спросил он.

Голос, в котором звучало сочувствие, заставил Люду выпрямиться и поднять глаза. Её глаза, в которых стояли слёзы, показались Болеху нестерпимо тоскливыми.

— Отец, — произнесла она, показывая на тело, подле которого стояла на коленях. — Я пришла похоронить его…

Эти слова вызвали сочувствие и у окружающих.

— Отец… отец! — отозвались несколько человек, но никто из них не понимал, что всё-таки случилось и почему здесь столько повешенных.

На поляну въезжали остальные всадники; они окружили Люду и убитого медведя, все смотрели на лежавшие на земле и болтавшиеся ещё на дубах тела несчастных.

Кто-то из отряда, по-видимому, слыхал от киевлян о расправе Мстислава и знал, как он расчищал своему отцу путь в город.

— Ого-го!.. — воскликнул этот человек. — Так вот где Мстислав вершил своё правосудие!

Эти слова вызвали у девушки жалобный вопль, она нагнулась над трупом отца и стала покрывать его поцелуями и слезами.

— Бедный мой, бедный отец!.. Чем же ты провинился, что они отняли у тебя жизнь?

Сцена эта произвела тяжёлое впечатление на присутствующих, но все хранили молчание, не зная, что делать.

Один из всадников обратился к Болеху:

— Не плакать же ей здесь целый день!

— Надо бы отвезти её домой! — заметил Болех и потом как бы про себя прибавил: — Дать бы знать на княжий двор… да похоронить старика… и других — тоже… Не ждать же, пока их растерзают дикие звери!

Кто-то из всадников громко заметил:

— Изяслав велел своему сыну повесить их, а теперь станет хоронить? Вздор какой!

Разговор прекратился, но вопрос, что делать с молодой девушкой и мёртвым, не был решён.

— Ну-ну, довольно плакать, красавица! — произнёс Болех. — Я прикажу отвезти тебя домой, при мёртвых оставлю стражу, а потом пришлю людей, чтобы похоронить твоего отца.

Речь Болеха привела Люду в чувство.

— Не пойду, — отвечала она. — Не могу я оставить его здесь на поругание.

— Но и тебе здесь нельзя оставаться, — заметил Болех.

Люда как будто не слыхала его слов, но, когда Болех повторил, что он поставит стражу подле мёртвых, перестала плакать и недоверчиво взглянула на него.

Он понял её сомневающийся взгляд.

— Мечек! — крикнул он одному из всадников. — Возьми ещё двоих и останься здесь, пока я не пришлю людей похоронить умерших.

От отряда отделилось несколько охотников. Болех посадил Люду к себе в седло. Она не сопротивлялась и не произнесла ни одного слова, точно онемела. Отряд в беспорядке выехал из чащи на тропинку, построился в ряды и медленно двинулся в направлении Крещатика, вступив на мостик, небрежно перекинутый через ручей, который стремил своё течение между вербами к Днепру.