Израненный - [74]

— Эйли? — я шепчу её имя, словно это моя собственная короткая молитва, прижимаюсь лбом к её, и, переплетая наши пальцы, крепко сжимаю их, потому что… она — моя жизнь. — Ты должна проснуться и снова дать мне цель. Я не знал, что мне чего-то не хватает, пока ты не пришла и не наполнила меня собой. Ты свернулась клубочком внутри меня. Я не очень хорош в этом дерьме, Эйли. Но мне нужно, чтобы ты знала, что теперь я живу ради тебя. Поэтому мне нужно, чтобы ты проснулась и дала мне будущее. Потому что ты и есть моё будущее, — мои глаза закрываются, но этого недостаточно, чтобы удержать слёзы от падения. Я стискиваю зубы от горя, сражаясь с ним, словно это мой враг. Но оно побеждает. Лоб ко лбу, нос к носу, губами к её губам, я позволяю слезам свободно литься. Я не чувствую стыда. С ней его нет. Я дышу ею. Дышу ради неё. Дышу ради себя. Потому что без неё меня нет. — Я люблю тебя, — выдыхаю я в её губы. — Я так чертовски сильно люблю тебя, Эйли, — и когда ощущаю слабое подёргивание её пальцев в попытке сжать мои, я знаю, что она меня слышит. Не размыкая крепкое сплетение наших пальцев, я подношу к губам руки и целую её костяшки.

Эйли не открывает глаза. Не просыпается. Но я понимаю, что она знает: я здесь. Я чувствую это нутром. Медсестра заходит через пять минут, и мне приходится использовать всю силу воли, чтобы отойти от её постели. Прежде чем сделать это, я смотрю на неё, запоминая каждый синяк и каждую опухшую часть тела. Я представляю какую агонию она пережила, представляю себе ужас, который она чувствовала, когда он держал её, слёзы, когда она плакала, пока он вторгался в её тело. Я запоминаю всё это и запираю подальше. Приберегаю на потом.

Когда я покидаю Эйли, по моей кровеносной системе несётся кислота от желания мести.

Мне пишут и Уилки, и Винн. Один хочет знать, где я, чёрт побери, а вторая задаёт вопросы, на которые уже должна иметь ответы. Ни один из них не стоит в моих приоритетах. У меня есть план, одна одержимая идея, и она полностью сфокусирована на копе. Я не собираюсь обращать внимание на что-нибудь ещё, пока не сделаю то, что мне нужно. Я выезжаю с больничной стоянки и направляюсь к их дому, паркуясь в нескольких кварталах от него. У них есть сарай на заднем дворике дома. Устраиваюсь поудобнее. Никакой еды. Только бутылка воды, чтобы не допустить обезвоживания. Проходит день, и наступает ночь, я выжидаю до последней возможной секунды, прежде чем выхожу из сарая со своей кувалдой в одной руке и другими инструментами в карманах моих джинсов. Подойдя к коробке электропередач, висящей на задней панельной стене дома, я нахожу в кармане плоскогубцы, ломаю замок и снова прячу их в задний карман. Я бегло осматриваю её. Открыв, я тяну за провода, пока не убеждаюсь, что все они вырваны. Света не будет, когда я проникну внутрь. Приёмная мать и сестра Эйли находятся в больнице. Я видел, как они недавно ушли, и ещё не вернулись. Но это на самом деле не имеет значения, потому что я не собираюсь задерживаться надолго. Я знаю, что коп в доме, и так или иначе, он всё, чего я хочу.

У меня не вызывает проблем вскрыть замок задней двери. И вот я внутри. Мне стоит хоть немного нервничать, проникая в дом полицейского, но я чертовски спокоен. Услышав шаги, прижимаюсь к стене кухни. Он подходит ближе… ближе… вероятно, направляется проверить электрощиток. Я жду его, крепче сжимая в руке кувалду. Он проходит мимо меня, и я выхожу позади, замахиваясь и ударяя его по задней части правого колена. Он с рёвом падает на пол, и это последний звук, который я планирую от него услышать.

— Такие люди, как ты, не должны существовать, — произношу я тихо, доставая свой телефон из заднего кармана. Быстро роюсь в приложениях и нахожу то, что ищу. Кухню внезапно озаряет чистый, яркий свет фонарика. Кладу телефон на кухонный стол и возвращаю внимание к Тиму. — Ты думаешь, что можешь причинить боль невинным людям — детям — и просто выйти сухим из воды? И тебе, вероятно, долгое время удавалось это. Ты, наверное, думал, что промыл Эйли мозги, и она никогда никому не расскажет о том, что ты сделал, — мудак начинает двигаться. Пытается уползти. Но я и близко с ним ещё не закончил. Я поднимаю кувалду и опускаю её со всей дури на его коленную чашечку, более чем вероятно, раздробив кости, судя по его крику. — Но ты недооценил её, малыш Тимми. Она рассказала мне всё, — я наблюдаю, как он снова падает на кафельный пол, с трудом глотая воздух и морща лицо от боли.

— Что… что, блядь… ты… хочешь? — я едва могу разобрать заикающиеся слова, но улавливаю суть.

— Я хочу, чтобы ты знал, что не выберешься отсюда живым. Если выберешься, то пожалеешь, что не сдох, — подхожу к нему, и ему даже удаётся снова закричать, когда я ударяю по его ногам, разводя их в разные стороны. Я опускаю кувалду между его ног, прямо на член и яйца, и давлю со всей силы. — Я хочу, чтобы ты ощутил каждую унцию боли, которую чувствовала она, ебаный ты ублюдок.

Дальше я перехожу на его запястья и руки. Дроблю суставы локтей и всех десяти толстых пальцев, словно отбиваю мясо.

Теперь он не может двигаться. Конечно, он дёргается, извивается, словно рыба, вытащенная из воды, но остаётся на месте. Опустив взгляд на его конечности, я вижу, насколько сильно они повреждены, раздроблены на кусочки. Слышны только крик, проклятия и хныканье.