Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [92]

.

Вместо одного музея получилось два: палеонтологический и декоративного искусства. Как подметил журналист, такое сочетание можно считать поистине уникальным: «Представьте себе, человек с утра начинает ваять „Филогению млекопитающих“. Это ведь такая неожиданная для изобразительного искусства тема. Это же надо представить себе, как она выглядит, эта филогения, найти, так сказать, образ, передать его в материале. Я даже не знаю, можно подобрать в мире аналогии такому искусству в это время или нет»[831].

Особенно впечатляющими были два произведения.

В самом начале музея возвышалось гигантское, в три этажа, панно «Древо жизни». На его изготовление ушло 25 тонн керамики. На панно показаны «ветви» выросшего на Земле «дерева жизни»: растения, рыбы, звери и люди, изображённые в виде женщины с младенцем, которые сильно напоминают Богоматерь с Иисусом. Сверху и снизу панно установлены два зеркала, которые превратили «Древо жизни» в бесконечное. Изображения уходят в зеркальный тоннель, где без конца повторяются динозавры, богоматери, мамонты.

Однажды в музей пришёл писатель Чингиз Айтматов, поднялся по ступенькам, заглянул в зеркальный колодец, остановился и попросил принести стул. «Надо посидеть, посмотреть и подумать…» – объяснил он[832].

Второй грандиозной работой стала фреска «Утро динозавров», которую нарисовали два художника: Май Митурич и Виктор Дувидов. Оба были книжными графиками, иллюстрировали книги Чуковского, Маршака, Барто. Ни один, ни другой не интересовались монументальной живописью.

Над оформлением музея работал знакомый Дувидова, он и предложил художнику сделать фреску. Дувидов прохладно отнёсся к идее, зато ею загорелся Митурич и уговорил приятеля нарисовать фреску вдвоём.

На ней надо было изобразить пейзаж Монголии мелового периода. Большинство черепов и скелетов в зале принадлежали динозаврам Гоби, и фреска показывала, как они выглядели при жизни.

Художники подготовили два эскиза. Испанец Дувидов представил экспрессивный вариант: с сочной зеленью, знойным солнцем и динозаврами-драконами. Племянник поэта Хлебникова Митурич сделал эскиз зыбкого болота, подёрнутого знойными испарениями. Дирекция выбрала второй вариант. Его отнесли на утверждение в художественный совет, где заседали одни монументалисты. Вторжение книжных графиков на свою территорию они расценили как невиданную дерзость и единогласно проголосовали против эскиза[833]. Какими-то уговорами всё же удалось протащить эскиз через комиссию.

У стены динозаврового зала поставили три яруса лесов.

Митурич где-то узнал, что в древнем Китае стены перед рисованием покрывали куриными желтками, и решил повторить этот приём. На грунтование ушло пять тысяч яиц.

Дочь Митурича запомнила, что отец купил первую партию зимой и держал на балконе. Потом с ужасом обнаружил, что вороны разбили и съели почти сотню яиц[834].

Фреску сделали за полгода, разделив пополам. Дувидов рисовал левую, солнечную сторону. Митурич – правую, туманную, с красивыми лотосами[835]. В детстве он часто бывал у родственников в Астрахани и хорошо представлял, как выглядят лотосы, как они цветут и лежат на воде.

Кроны болотных кипарисов рисовали веником, разведя краску в тазу. Чешуйчатую шкуру хищного динозавра делали по трафарету.

Работа шла непросто.

Митурич рассказывал: стоит нарисовать динозавра, подходит палеонтолог и говорит, что пасть динозавра открывалась не так. Едва Митурич исправит, бежит другой палеонтолог, ругается, требует вернуть всё обратно. «Я-то думал, что в палеонтологии всё уже решено, а там между музейщиками происходили сцены выяснения отношений на повышенных тонах, которые, впрочем, всегда очень дружелюбно заканчивались», – удивлялся он[836].

После снятия лесов оказалось, что освещение по-разному ложится на фреску, и некоторые участки плохо стыкуются. Началась, по словам Митурича, настоящая гимнастика: надо было бегать в зал, смотреть на фреску издалека, затем «с ловкостью обезьяны приходилось вскарабкиваться на нескладную железную конструкцию лишь для того, чтобы сделать два-три мазка»[837], потом слезать, бежать смотреть результаты и опять вскарабкиваться наверх.

Принимая фреску, один из членов художественного совета признался, что только дилетанты могли решиться на такую сложную работу с реальным общим пространством, глубиной и перспективой. Опытный монументалист разбил бы её на витражные фрагменты[838].

Пока художники украшали музей, палеонтологи продумывали концепции залов, решали, какие выставить скелеты, в каком порядке, что подсветить лампочками и с какой стороны.

Препараторы смонтировали сотни образцов, в том числе крупные скелеты. Из старого здания перевезли и заново собрали остовы диплодока, индрикотерия, монгольских динозавров, парейазавров. Всего расставили, подвесили и разложили более пяти тысяч экспонатов размером от зёрнышка до кита.

За создание экспозиций отвечал десяток специалистов. Куратором палеозойского зала, где разместилась Северо-Двинская галерея, был палеонтолог Михаил Феодосьевич Ивахненко.

Музей частично открыли в августе 1984 года, когда в Москве прошёл третий и пока последний в нашей стране Международный геологический конгресс.