Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [68]

Здравствуйте

Единственные Благодетели Барин Владимир Прохорович и Барыня Анна Петровна шлю я Вам свой искренний привет и желаю Вам всего хорошово в жизни Вашей а главное здоровья доброжелательница ваша Мария Петровна также и от деток моих нижайшее почтение, и вот Барыня уведомляю вас что нам живется совершенно плохо теперь потомучто всех угнали на войну и остолись теперь одне женщины да дети унас из сестер утроих угнали вот у меня и анюты наталии. а унас всё ещё пока письма пишут все живы значит слава Богу а у анюты самое теперь трудное положение. 4 месяца вот уже нет никакой вести и незнаем где теперь справится. Пожалуста Барин Владимир Прохорович и Барыня Анна Петровна прошу Вас войдите в наше положение не откажите нашей прозбе посоветуйте где нам справится где он жив или нет он был находилса в районе карпат. затем Барыня я живу неочень пока хорошо но что будешь делать. уменя было уже трое деток но теперь один помер остались Кеня и Боря. пособие получала 7 руб. 50 коп. в месяц, а теперь наверно ещё убавят потому что мальчик помер.

Многоуважаемая Барыня пожалуста если вам не трудно пошлите нам хотя одно писемцо. затем досвиданья остаюсь знакомая

Вам Маша простите что плохо написала сами знаите нас деревенских необразованые люди»[636].

Из-за нехватки средств Амалицкому пришлось распустить мастерскую. При себе он оставил только препаратора Гадомского, устроив его в институт служителем геологического кабинета и сторожем.

Постепенно в Варшаве нарастал дефицит продовольствия и топлива: стало не хватать сахара и кофе, возникли трудности с керосином. Из-за нехватки топлива бедняки разбирали заборы на улицах.

С февраля над городом стали регулярно пролетать немецкие аэропланы. Они сбрасывали наполненные бензином бомбы, разрывные снаряды и стрелы с острыми наконечниками, которые, падая на камни, «издавали звон стали»[637]. В Варшаве не думали о сдаче города. Наоборот, в марте 1915 года Амалицкий запросил в Москве вывезенные материалы, без которых было трудно вести занятия[638].

В городе работали цирки и синематограф, каждый вечер шли развлекательные пьесы: «Пила вино и хохотала», «Обнажённая», «Муж напрокат», «Арена ужасов».

Продолжалась научная и учебная работа. В университете защищали диссертации с замысловатыми названиями: «Зародышевый путь сагитты», «Влияние шарляхрота на эпителий кожи», «Наблюдение над строением грегавин». В кружке любителей естествознания слушали лекции «Сознательная гербаризация», «Вопрос о конечной судьбе земли».

Газеты без устали печатали бойкие заметки «Что даст нам победа над немцами», «Упадок духа в Австро-Венгрии». Но уже в мае ситуация резко ухудшилась. Немецкие войска стали использовать ядовитые газы. Жёлтые стены дыма высотой 2–3 метра двигались вместе с ветром на русские позиции. Газ разъедал глаза, вызывал удушье, от него гибли птицы и лошади, чернела трава, металлические пуговицы покрывались зелёным налётом.

Назревала новая эвакуация, которая оказалась быстрой и внезапной. В июне Политехническому институту приказали эвакуироваться в Москву «ныне же». На эвакуацию дали восемь часов.

Амалицкий спешно отправил в Москву девять вагонов институтского имущества и в обход правил послал 52 ящика северодвинских коллекций в Петербург. Их, не разбирая, сложили в вестибюле президиума Академии[639]. В ящиках находились кости, отпрепарированные в 1915 году, десять тонн необработанных конкреций и наиболее ценный инвентарь мастерской: каркасы, металлические подставки, диапозитивы, снимки, фотографии.

Полностью вывезти коллекцию не удалось. В Варшаве осталось 15–20 ящиков весом примерно пять тонн. Что именно в них лежало, никто толком не знал: обе инвентарные книги в суматохе потерялись.

Академия попыталась вывезти их из Варшавы, «но было уже поздно»[640]: немецкие войска заняли город. В Варшаве осталось и личное имущество Амалицкого.

Новый нижегородец

В Москве Амалицкий остановился на Пречистенском бульваре, в квартире № 5 дома 23[641]. Институт продолжил работу: на войне требовались инженеры и техники.

Занятия шли в разных зданиях: в реальном училище Мазинга, в частной гимназии Креймана, в доходном доме на Мясницкой улице, в помещениях Археологического института.

Из-за эвакуации институт лишился многих технических аппаратов и всей библиотеки. Удалось вывезти лишь семь процентов имущества. Газеты писали, что от института «решительно ничего не осталось, кроме одного директора и нескольких деканов»[642], и есть только иллюзия института, а его самого уже нет[643].

Учебный отдел Министерства торговли и промышленности предложил распределить студентов по другим техническим учреждениям, но Амалицкий выступил против. Ему вновь пришлось пережить то, что раньше случилось с Варшавским университетом.

Вопрос о Политехе решался на уровне правительства. Верх взяло мнение Амалицкого.

Опять начался своеобразный конкурс среди городов, желавших принять учебное заведение. Институт хотели получить Саратов, Нижний Новгород, Одесса, Екатеринослав, Екатеринодар, Омск, Оренбург, Баку и даже Тифлис.

Долгих выборов не было. Министерство торговли и промышленности распорядилось перевести институт в Нижний Новгород, и уже весной 1916 года его имущество отправили из Москвы на барже по Оке. Институт получил длинное абсурдное название: Варшавский политехнический институт в Нижнем Новгороде.