Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [54]

Публике всё понравилось: «Встреченный дружными аплодисментами при входе на кафедру, почтенный профессор был награждён громом рукоплесканий по окончании сообщения»[492].

В 1903 году Амалицкий сильно расширил площадь раскопа и столкнулся с внезапной сложностью: «…обилие материала оказалось столь неожиданным, что летнее время было совершенно недостаточным, чтобы в один срок покончить с раскопками и потому пришлось отложить их окончание до будущего 1904 года»[493].

Конкреций было много, часто гигантских, по семь метров в длину, но все содержали лишь разрозненные кости. Иногда набор был странным: в одной конкреции на два огромных таза приходился один череп парейазавра. Многие конкреции залегали во влажном песке, были разбиты трещинами и вполне демонстрировали процесс «обратного окаменения».

«Раскопки 1903 и 1904 годов по степени сохранности дали материал самый худший за всё время раскопок. Однако надо полагать, что в громадных группах разрозненных костей будут найдены весьма разнообразные животные, что в значительной степени вознаградит такое сохранение остальных костей», – писал Амалицкий[494].

К 1903 году залы университетской библиотеки в Варшаве были битком забиты конкрециями, машинами, ящиками, инструментом. Амалицкому стало некуда вывозить находки, он решил оставлять их в большом сарае в Соколках.

Мечты о тритилодонте

За пять лет раскопок коллекция из Соколков стала совершенно исключительной по размерам. Газеты писали, что Амалицкий выкопал «целый некрополь древнейших обитателей земного шара»[495]. Сам он считал находки уже не тоннами, как вначале, а вагонами[496].

Коллекция и местонахождение оказались одними из богатейших во всём мире. В XIX веке было известно лишь четыре таких же крупных захоронения наземных позвоночных.

Первое – кладбище динозавров в Бельгии, где сохранилось два десятка скелетов игуанодонов. Второе – скопление скелетов и костей слонов, жирафов, гиппопотамов и носорогов на Сиваликских холмах у подножия Гималаев. Третье – захоронения динозавров в Скалистых горах США. Четвёртое – залежи костей млекопитающих в пещерах Пикерми между Афинами и Марафоном. Здесь находили остатки носорогов, слонов, газелей, гиен и саблезубых махайродов, похожих на тигров.

Пятое скопление нашёл Амалицкий, и оно представлялось особенно интересным, поскольку отражало один из древнейших этапов развития наземной жизни. Именно в пермском периоде, по словам Амалицкого, следовало искать «корни таких групп животных, как млекопитающие и птицы»[497]. Другие местонахождения отражали эволюцию наземных позвоночных в более поздние эпохи[498].

Добытые в Соколках остатки позволяли не только изучать древних ящеров, но и уточняли всевозможные глобальные вопросы. Не зря Амалицкий называл кости позвоночных «красноречивым памятником прошлого нашей земли», по которым можно судить о климате и физико-географических условиях давних времён[499]. Он выдвинул несколько интересных гипотез, которые, в общем, развивали его ранние идеи. Но теперь он не торопился с публикациями и в итоге почти ничего не опубликовал. Его мысли остались неизвестными следующим поколениям учёных. Восстановить их можно по архивным бумагам и газетным заметкам, где пересказывались его лекции.

Например, Амалицкий пришёл к выводу, что в пермском периоде сначала было не два, а три материка: западный, восточный и южный. Они отделялись друг от друга морями.

В западный входила Северная Америка и Европа.

В восточный – Азия и европейская часть России.

Южный включал в себя Центральную и Южную Африку, а также Австралию и Южную Америку.

Восточный материк сначала соединился с южным, а потом с западным, что сделало возможным «переселение и обмен обитателей»[500], то есть материк стал единым. В этой гипотезе Амалицкий приблизился к современному представлению о пермском суперконтиненте Пангея. Но имелось важное отличие. В его рассуждениях, конечно, не было тектоники плит, а континенты оставались статичными. Они не двигались с места, но благодаря подвижкам земной коры то поднимались, то опускались, пространства между ними затапливались морями или осушались. Из-за этого менялись очертания материков и связи между ними.

Представления Амалицкого о миграции растений и животных тоже усложнились. Соколки стали казаться ему своеобразным узлом, который связывал воедино все уголки громадного материка.

Остатки амфибий из Соколков были близки к каменноугольным и нижнепермским формам из Западной Европы. Моллюски и растения – тождественны африканским и индийским. Ящеры представляли своеобразную смесь европейских и африканских форм. К примеру, у парейазавров это проявилось в том, что на их головах было больше украшений, чем у африканских, но меньше, чем у родственного шотландского ящера элгинии (Elginia)[501].

Амалицкий стал говорить, что Соколки стоят «близко к общему центру расселений», то есть где-то здесь, на севере России, возникали новые животные, которые затем переселялись в «Техас, Бразилию, Африку, Европу, Индию и вероятно другие части Азии»[502].

Это предположение привело его к интересной мысли. В Африке примерно в одновозрастных слоях встречались остатки, как полагали, древнейшего млекопитающего тритилодонта (