Изменившийся человек - [3]
— Поздравляю. — Она награждает его леденящим взглядом, усвоенном на вводном курсе «Стерва в приемной». Она колеблется, думает; думает еще. Потом поднимает трубку и несколько раз жмет на одну и ту же кнопку. Охрана не отвечает. Похоже, надеяться не на кого. Это испуг у нее на лице? Только тень, и исчезла — или потому, что она профессионал, профессиональный секретарь приемной, или потому, что не хочет доставить удовольствие Нолану. Или он ее очаровал. Это тоже может быть. Она слушает, нажимает другую кнопку, слушает, нажимает еще одну. Так что лицо, которому придется разбираться с фактом существования Нолана, занимает место где-то внизу пищевой цепи Всемирного братства.
— Бонни? — говорит она. — Здесь человек, может быть, вы с ним поговорите?
Бонни? Вероятно, секретарша Маслоу. А что Нолан думал — что мадам Баттерфляй прямо позвонит боссу? Она смотрит на Нолана.
— Миссис Кейлен скоро выйдет.
Нолан ходит по приемной, рассматривает живопись на стене — гигантский холст со шматками говяшечной краски, такую детишки смешивают нарочно, чтобы позлить учительницу рисования. Написанное пальцем железнодорожное полотно. Какой-то гений заработал уйму денег.
— Простите?
Нолан поворачивается и оказывается нос к носу с той, кто, видимо, и есть Бонни. Деловой костюм цвета замазки, жидкие блондинистые волосы, собранные в вялый хвостик, который носила, наверное, еще в колледже, лет сорока, пара детей, властный муж-психиатр. Нолан обслуживал сотню таких женщин в то лето у Вудстока, когда обрабатывал хлоркой и очищал от букашек бассейны и гидромассажные ванны.
Глаза Бонни — две увеличенные голубые медузы, плывут к нему из-за очков и выглядят слегка сумасшедшими. Очередная психичка. Из тех, вроде его мамы, которые всегда стараются быть хорошим человеком. Только не знают, что такое хороший, и потому все время перебирают в голове десяток разных мнений относительно того, что сейчас надо сказать или сделать. Если бы дамочки вроде Бонни или его мамы не так старались быть хорошими, мир, пожалуй, стал бы лучше. Их мир — уж точно. У мамы с этим были сложности. Но эта Бонни функционирует четче — и намного. Работает с полной нагрузкой — стоит и разгоняет свой двигатель. Она — оргазм, дожидающийся своей минуты. Или нервный срыв. Неизвестно, что случится раньше. Нолану не хочется быть рядом и ждать, чем это обернется.
Она говорит:
— Я Бонни Кейлен? Отдел развития?
Разовьем сейчас, думает Нолан. Но в чем именно его вопрос? Она действительно старается, улыбается так долго, что лицу уже, наверное, больно. Оценивает его не так быстро, как подруга в приемной. Вот и отлично. Назад к Плану А. Наколки не показывать, изложить свои добрые намерения, пока не сообразила, кто он такой. Да и много ли ей расскажут татуировки о самом Нолане, о том, что ему пришлось пережить? Кроме того, что однажды пьяным вечером в лагере Отечества так хотелось от всего этого отключиться, что даже татуировочная игла доставляла удовольствие. Он может объяснять ей до посинения, и она все равно не поймет приятного чувства, что жужжание и боль — события в параллельной вселенной, и происходят они с кем-то другим, с каким-то дураком, уверовавшим во всю эту программу «Арийского отечества». Может быть, он думал, что своей татуировкой как-то отблагодарит Реймонда за гостеприимство. Но, скорее, Нолан позволил кодеину с пивом думать за него. А Реймонда вот как отблагодарил: обокрал.
— Рад познакомиться. Я Винсент Нолан. Что вы развиваете?
Неудачник. Нолан понимает что у нее на уме. Молчание смущает его.
Бонни — улыбку опять заело:
— В принципе — мы занимаемся сбором средств.
Ага, великолепно. Психологический шантаж. Богатые выписывают чеки, чтобы Бонни не взорвалась комками горячего теста, какие Нолан соскребал со стен, когда работал в пончиковой.
Бонни можно не жалеть. У нее большое дело на мази. Она — или кто-то там — волшебники. Кто-то им отваливает на панели, живопись, ковры. Над столом секретарши золотыми буквами: ВАХТА ВСЕМИРНОГО БРАТСТВА. МИР ЧЕРЕЗ ПЕРЕМЕНЫ. Кто-то это оплатил. А какой продукт продают, не видно.
— Ну, замечательно, — говорит Нолан. — Короче, я хочу у вас работать.
Бонни оглядывается на секретаршу. Каких слов ждет от девушки-ниндзя? Та дает ей попреть. А может, сама околдована этой волшебной ситуацией. На телефоне мигает лампочка — вызов, но никто не шевелится. Бонни, что — с другой планеты? Нолану закатать бы сейчас рукава, показать татуировки, и конец волынке.
— Это прекрасно. В принципе, у нас есть группа волонтеров, — трещит Бонни, — они стараются помогать нам с рассылками, телефонными переговорами и прочим. В большинстве это женщины постарше, но мы привлекаем и очень толковую, энергичную молодежь.
Женщины постарше? Очень толковая, энергичная молодежь?
— Одну секунду, — говорит Нолан. — Вы знаете, кто я?
Хороший вопрос. Бонни отступает на шаг. Бог знает, что она сейчас увидела.
— Слушайте, — говорит Нолан. — Не буду притворяться, будто понимаю все про вас и про вашу организацию, но могу спорить, дело вы имеете с людьми вроде вас самих.
Черт, не подумала бы, что он — про евреев.
— Мы обращаемся к самым разным людям. Извините, мистер Нолан, я чего-то, кажется, не…
Книга «Голубой ангел» (2000 г.) – «университетский роман», история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма «Голубой ангел» с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название «Голубой ангел».
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
В новой книге известного режиссера Игоря Талалаевского три невероятные женщины "времен минувших" – Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик – переворачивают наши представления о границах дозволенного. Страсть и бунт взыскующего женского эго! Как духи спиритического сеанса три фурии восстают в дневниках и письмах, мемуарах современников, вовлекая нас в извечную борьбу Эроса и Танатоса. Среди героев романов – Ницше, Рильке, Фрейд, Бальмонт, Белый, Брюсов, Ходасевич, Маяковский, Шкловский, Арагон и множество других знаковых фигур XIX–XX веков, волею судеб попавших в сети их магического влияния.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Роман о небольшом издательстве. О его редакторах. Об авторах, молодых начинающих, жаждущих напечататься, и маститых, самодовольных, избалованных. О главном редакторе, воюющем с блатным графоманом. О противоречивом писательско-издательском мире. Где, казалось, на безобидный характер всех отношений, случаются трагедии… Журнал «Волга» (2021 год)
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.