Излучина Ганга - [62]

Фотографий было три. На одной улыбались жених и невеста. Невеста была в традиционном подвенечном сари, жених — в офицерской форме. На второй — отец и мать Сундари, на третьей — она сама, играющая с собакой.

Гьян не мог оторваться от фотографии девушки. Она была прекрасней самой мечты, трудно было даже представить себе, что она и самом деле живет где-то, но ведь когда-то он видел это лицо, он мог даже поцеловать его в темном зале среди статуй.

Это, право же, несправедливо, что сразу после того, как он думал об уродстве здешних женщин и принял решение провести остаток своих дней с одной из обитательниц женской каторжной тюрьмы, ему вдруг напомнили, что где-то существуют девушки вроде Сундари. Он ощутил горькое чувство ревности к этому улыбающемуся типу в офицерской форме.

У него возникла было мысль оставить себе одну из фотографий — адресат ведь никогда не узнает, сколько было послано. Но он прогнал эту мысль и положил все три карточки в конверт.

А потом все время, пока он просматривал другие письма, Гьян думал о ней. Однако при этом он не забывал, что должен найти недозволенные сведения хотя бы в половине писем, чтобы Маллиган убедился в его усердии. При появлении Гьяна с письмами Маллиган улыбнулся, он имел обыкновение одаривать клерков улыбкой, если только не пребывал в дурном расположении духа.

— Почта? — спросил Маллиган.

— Да, сэр.

— Просмотрели?

— Да, сэр.

— Нашли что-нибудь предосудительное?

— Вот в этих, сэр, — Гьян указал на толстую пачку писем.

— Дьявол! Во всех этих? Что ж там такое?

— В основном насчет войны, сэр.

— Про Дюнкерк, будь я проклят!

— Нет, не только. Вообще о крупных германских победах.

— Да, такие вещи мы пропускать не можем. Иначе здесь моментально распространятся слухи. Эти голубчики все, как один, желают победы чертовым немцам — еще бы, их тут же освободят. Если бы вы знали, что немцы творят со своими заключенными! Откуда в тюрьме пронюхали насчет бомбежек Англии, ума не приложу… Их послушать, так весь королевский флот пошел ко дну. А теперь и насчет Дюнкерка пронюхают.

— Некоторым ведь разрешается работать вне тюрьмы, сэр. Они общаются с поселенцами. А потом распространяют новости по баракам, — предположил Гьян.

Маллиган указал на другую пачку.

— Эти в порядке?

— Да, сэр, за исключением одного — я хотел попросить ваших указаний. — Он раскрыл конверт и положил письмо вместе с фотографиями на стол Маллигана.

— Фотокарточки, — пробурчал Маллиган себе под нос. Он долго изучал фотографии, производя челюстями равномерные жевательные движения. Одновременно он нашарил рукой сигару в коробке и зажег спичку. Но тут же отшвырнул спичку и положил сигару обратно. Затем он развернул письмо и пробормотал: — А, наш приятель Деби-даял. Гм-гм… И откуда только у этого молодчика такая… привлекательная сестрица. — Он немного подумал. — Пишет, что кто-то собирается в армию. Тут ничего плохого. Я был бы рад, если бы побольше индийцев шли в армию, чем правительство ругать. Да, с фотографиями все в порядке. Я не возражаю, поскольку на них изображена милая девушка и солдат, тем более офицер. Возьмите.

— Могу я их передать, сэр?

— Да, — и Маллиган потянулся к коробке с сигарами.

Заключенные сидели рядами на земле, протянув вперед тарелки и кружки. Охранники швыряли в тарелки пресные лепешки-чапатти по несколько штук каждому и плескали в кружки соус из тыквы и перца. Гьян подошел и уселся рядом с Деби-даялом, которого только на этой неделе выпустили из одиночки и послали на общие работы.

— Вам письмо, — сказал Гьян и протянул Деби конверт.

Деби холодно взглянул на него и взял конверт за уголок, словно желая показать свое презрение к тому, кого считал шпионом Маллигана. Они сидели плечом к плечу, не говоря ни слова и все внимание сконцентрировав на чапатти и соусе. Когда Деби-даял протянул кружку за кислым молоком, которым их угощали дважды в неделю, Гьян шепнул ему:

— По-моему, сейчас можно прочитать письмо. Старший ушел на другой участок.

Деби уставился на него. «Наверно, этот тип хочет спровоцировать меня, — подумал он, — надеется, что я скажу что-нибудь непочтительное о старшем». Деби относился к Гьяну с подозрением. Он не забыл, как тот разглагольствовал перед Шафи об истине и ненасилии, когда его пригласили на пикник в надежде, что он примкнет к Борцам Свободы. Но он оказался совершенно неподходящим, это его ненасилие лишь прикрывало трусость и полное отсутствие патриотических чувств. Теперь он среди тех, кто втирается в доверие к начальству ради мелких поблажек.

Гьян оставил Деби с его мыслями, отошел и уселся среди надсмотрщиков. Его новая должность давала ему некоторые привилегии. Он имел право съедать свою пищу рядом с надсмотрщиками, получал столько лепешек, сколько хотел, да еще дополнительную порцию кислого молока из того, что не доливали заключенным. Со своего места Гьян наблюдал за Деби. Он видел, как Деби встал и направился к крану, под которым заключенные мыли посуду. В этот момент на тарелке у Деби еще оставались две несъеденные лепешки. Это также было нарушением Тюремного устава: «Заключенный обязан съедать всю выдаваемую ему пищу». Деби выбросил в мусорный ящик обе лепешки, а потом украдкой отправил туда же голубой конверт. Затем он принялся мыть тарелку.