Излучина Ганга - [52]

— Приготовь очень горячую воду, — сказал ему Мюллер, как раз когда они вошли. — Иначе чертенок долго проплавает.

— Вы собираетесь их купать, мистер Мюллер? — поинтересовалась Сундари.

— Купать? Нет, моя милая. Я намерен одного из них утопить. Вот и выбираю — которого.

— Вы хотите сказать, что убьете щенка? — спросил Деби.

— Нельзя же оставлять их всех. Надо и о матери подумать. Болонке больше троих не выкормить.

Сундари старалась не смотреть на брата. Она знала, что он чувствует, но нужно было скрыть это от Мюллера. Мюллер был немец, и они хорошо знали, что он презирает слабохарактерных индийцев.

— Какого из них вы бы забраковали? — обратился Мюллер к Сундари.

— Они такие крохотные и такие славные. Нельзя ли их всех оставить?

— Больше трех не могу. А ее угораздило произвести на свет четырех, — добродушно пояснил Мюллер.

Сундари безнадежно вздохнула.

— Бедные малыши! — все, что она могла сказать.

— Это вполне гуманно, поверьте, — объяснял мистер Мюллер. — В горячей воде они подыхают быстрее. Надо только подержать его минутку. Иначе начнет плавать и дольше промучается.

Сундари знобило. Она взглянула на Деби. Брат побледнел, казалось, его сейчас стошнит. «О боже, только бы не здесь, на глазах у мистера Мюллера», — испугалась Сундари. Вошел работник с ведром, полным кипятка.

— Я думаю, вот этого, — сказал Мюллер, поднимая одного из щенят. — Хотя, по правде говоря, они мало чем друг от друга отличаются.

— Да, — вдруг услышала Сундари свой собственный голос, — да, я тоже так думаю.

Мюллер перевернул щенка, чтобы определить его пол, а мать принялась лизать его.

— Пойдем, нам пора, — сказала Сундари брату. — Спасибо, мистер Мюллер, — не забыла она поблагодарить.

— О, вы уже убегаете? — Мюллер изобразил удивление на своей большой красной физиономии. — Вам незачем уходить. Это займет всего пару минут. Или, может быть, вы боитесь? — спросил он равнодушно.

— Нет, что вы, не боюсь, конечно, — уязвленно ответила Сундари. — Хорошо, мы останемся и посмотрим, если вы не возражаете.

— Я не возражаю, — разрешил Мюллер. — Я-то не возражаю, а вот ваш брат?

— Нет, нет, Сундари, давай уйдем, — взмолился Деби. — Уже поздно.

— Нет уж, пусть ваша сестра остается, если ей интересно, — сказал Мюллер. — Может быть, она захочет подержать щенка в воде. — Он попробовал воду пальцем. — Нет, ничего, терпеть можно, — произнес он. — Я уверен, немецкая девочка не струсила бы.

— Дайте мне щенка, — сказала Сундари, протягивая руки. — Думаю, что и я не струшу.

— Ну не кривляйся, Сундари, — взмолился Деби. — Пожалуйста, давай уйдем.

— Уходи, если хочешь, — не унималась Сундари. — Через несколько минут я тебя догоню. Когда все кончится.

— Я больше никогда не буду с тобой разговаривать, никогда! — всхлипнул Деби. Потом он повернулся к Мюллеру. — Вы… проклятый немецкий убийца! Вы убивали французских детей во время войны, а потом их съедали. Это все знают. Вы подлые, жестокие, отвратительные! Когда англичане выиграли войну, надо было всех вас. убить, всех до одного, чудовища! — Он прокричал это одним духом, потом повернулся и убежал.

Мюллер довольно долго сидел, не в силах слова вымолвить. Лицо его стало краснее, чем обычно. Сундари наконец нашлась:

— Надеюсь, вы простите моего брата, мистер Мюллер. Он сам не знает, что говорит.

— Ему следовало быть девочкой, а вам мальчиком.

— Ну, будем топить щенка, мистер Мюллер? — спросила Сундари. — Вода, должно быть, остыла.

— Нет, мы не будем его топить, — сказал Мюллер. — Мы выкормим его, а когда ему исполнится шесть недель, подарим вашему брату.

— О, спасибо, мистер Мюллер! Спасибо. Я знаю, он будет так счастлив… И я заставлю его извиниться.

— Скажите ему, что это подарок от немецкого убийцы. От чудовища!..

Так пять лет тому назад к ним попала Спиндл. И хотя считалось, что собака принадлежит Деби, возилась с ней Сундари.

С самого детства, с тех пор, как Сундари себя помнила, повелось так, что она всегда заботилась о Деби, выручала его. Но, честно говоря, ей это было приятно, иногда ее нежность к брату казалась ей самой немножко неестественной.

Например, у него была привычка: проснется, бывало, среди ночи, притворится, что ему видятся призраки в детской, и не заснет до тех пор, пока Сундари не ляжет рядом с ним. И все-таки, против ожидания, у нее не вызвала протеста его постепенно проявлявшаяся независимость. Больше того, когда прошло первое потрясение и Сундари привыкла к мысли, что ее брат революционер, она почувствовала гордость за него, преодолевшего юношескую слабость, ставшего мужественным и смелым. Теперь даже не верилось, что это тот самый маленький Деби, который по ночам видел призраков и боялся потрогать кузнечика, улитку или головастика. Теперь ему не стало бы худо от одной мысли, что при нем утопят щепка, и не пришло бы в голову просить ее убрать муравейник с площадки для бадминтона.

Площадка, кстати, и теперь была все на том же месте, но ею почти не пользовались. Садовник по привычке каждую неделю подновлял линии. А в прежние времена, когда брат и сестра учились в школе, они часто играли в бадминтон. Она вспомнила, как однажды зимой — да, именно зимой, потому что на Деби был порванный на локтях английский свитер, — он очень волновался, поджидая приглашенных в гости двух ее подруг из монастырской школы. Деби явился к ней в комнату еще полусонный, но одетый в белые брюки, рубашку и парусиновые туфли.