Излучина Ганга - [118]

А вдруг он из тех, кто придерживается правила: раз уж двое женаты, они должны жить вместе до того дня, когда смерть разлучит их? Своеобразный гибрид западных этических законов с индуистской ортодоксией! Что, если он считает: раз уж ошибка совершена, ничего не поделаешь, исправить ее нельзя, надо лишь спрятать обман поглубже и не выставлять его напоказ?

Скорее всего он вообще не так уж страдает от всего этого. Эта мысль заставила Сундари вспомнить о разнице в их возрасте. Гопал стал теперь зрелым тридцатилетним седеющим мужчиной, начавшим даже немножко лысеть, и, конечно, он обрел душевное спокойствие, которого ей так не хватает. Ему легче играть в доброту и благородство, не любя ее.

«Вот тут-то, — думала Сундари, — и скрыта главная опасность».

Чем дольше они останутся вместе, тем легче будет найти этому оправдание. Сохранится ли их брак как привычка, оправдываемая необходимостью соблюдать приличия, как ленивый ручеек, который не повернешь вспять?

Вот почему она с такой готовностью бросилась навстречу Гьяну. Гьян прост и искренен — полная противоположность приятелям ее мужа, лицемерам в черных очках и белых сандалиях.

В последние дни Сундари нервничала и была раздражительна. Она терзалась сознанием собственной вины и в то же время с негодованием наблюдала за новым сближением Гопала и Малини. Неужели они думают, будто она не знает об их связи? Или им все равно?

Как-то вечером она была вызывающе груба с Малини.

Сундари всегда относилась к Малини свысока: типичная девчонка из трущоб, которая с безошибочным чутьем, нещадно эксплуатируя свои женские чары, проложила себе путь в это общество мишурного блеска. В яростной и беспощадной схватке с Таней она снова отвоевала князя и теперь считалась в этом кругу главной жрицей. Она была похожа на хищника, вновь напавшего на след, деловитого, уверенного в себе и в своем праве выбирать добычу. Гопала она выбрала чуть ли не на законном основании, «Как женщина, которая возвращается к своей первой любви», — размышляла Сундари.

— Вряд ли вам стоит бросать камни в других, — отрезала Малини спокойно, но достаточно громко, чтобы все кругом расслышали. — Не у каждой есть свой собственный дом, где можно принимать приятелей, пока мужья отсутствуют.

Слишком поздно Сундари поняла, что состязаться в грубости с такими людьми, как Малини, бесполезно. Теперь она попыталась подобрать осколки собственного достоинства.

— Будь добр, увези меня отсюда, — обратилась она к Гопалу. — Я не могу здесь оставаться и терпеть оскорбления этой красотки.

Малини фыркнула и пожала плечами, демонстрируя свое торжество. А потом наградила Гопала очаровательной улыбкой: она-то, мол, уж во всяком случае, не виновата в том, что здесь случилось.

Сундари бросилась вон из комнаты, а Гопал, сражавшийся в шмендефер, уступил кому-то свое место и последовал за ней. Они уселись в машину и поехали домой. За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, и, только притормозив у подъезда, он спросил:

— Я не расслышал, с чего все это началось? Чем Малини так тебя задела?

— Она спросила меня, правда ли, что Деби помогал японцам.

— Тебе не следовало так отвечать. Об этом все болтают.

— Я не могла иначе. Деби мой брат, а она не моя приятельница.

Гопал остановил машину, но не выключил мотор.

— Но все-таки, что ты такое сказала? Из-за чего она потом… наговорила все это?

— Боюсь, что я назвала ее развратницей и шлюхой… Такая она и есть! Ставить меня с собой на одну доску!..

— И об этом многие говорят, — заметил он бесстрастно. — Людям рты не заткнешь. Они питаются слухами. Ты же вот, например, предполагаешь, будто между мной и Малини что-то есть.

В темноте Сундари смотрела на Гопала с яростью. Она готова была в эту минуту излить на мужа весь свой гнев и отчаяние. Но сдержалась.

— Больше я к ним никогда не поеду, — сказала она. — Если угодно, ходи сам.

— Я вернусь туда сейчас же, — ответил он, открыв перед ней дверцу машины. — Я просил Боба поиграть за меня до моего возвращения.

— Почему же ты не остался сразу? Я бы нашла дорогу.

— Еще бы тебе не найти! Но не все так легко разделываются с условностями, как ты.

Он уехал. Измученная бессильной яростью, Сундари задремала, так и не успев обдумать последние слова. Условность! Этим словом определялось все его отношение к их браку. Она не знала, когда он возвратится. Наутро она не вставала до тех пор, пока не услышала шум машины, отвозившей Гопала в контору.

Был уже двенадцатый час, когда раздался телефонный звонок. Балдев доложил, что ее просят к телефону. Сундари вышла в гостиную-веранду и взяла трубку. Сердце ее вдруг заколотилось.

— Деби! — закричала она. — Деби!

Деби-даял и Мумтаз покинули Бомбей в пятницу утром. В субботу Сундари позвонила Гьяну.

— Я хочу, чтобы ты зашел ко мне. Сегодня вечером.

Они не разговаривали больше года — с того самого бурного объяснения на пляже. Сундари не раз хотела ему позвонить, но гордость не позволяла ей сделать первый шаг. Однако, честно говоря, она была близка к этому шагу. Но теперь всех этих запутанных чувств и сложных отношений больше не существовало, словно была сделана хирургическая операция. После нее остались лишь боль и испуг. Деби открыл ей глаза. «Чистая» любовь, — размышляла Сундари, — чем она лучше любви «нечистой»? Любовь всегда надувательство: каждый хочет получить побольше, отдав поменьше». Она почувствовала, что Гьян колеблется.