Излучина Ганга - [105]

От всех этих перемен у Деби кружилась голова, но такова была реальность. И хотя для Деби это была чужая война, все же победа англичан и американцев, как ему казалось, сулила теперь уже меньше ужасов, чем торжество японцев. Ему достаточно близко довелось наблюдать японцев, чтобы страшиться их появления в Индии.

«Впрочем, как бы ни повернулись события, — думал он, — война кончится не скоро, ибо японцы упрямы и у них еще достаточно сил». В глубине души он радовался тому, что до принятия важных решений еще далеко — ведь только после окончания войны ему придется снова окунуться в борьбу за свободу.

Клубок противоречий разматывался, но, как ни странно, необходимость когда-нибудь снова выступить на арену пугала Деби.

Два года тихой жизни, воспоминаний, размышлений об истине и лжи только усилили его нерешительность, ибо истина и ложь казались теперь переплетенными еще безнадежнее, чем когда-нибудь прежде. Как хотелось ему обсудить все это с другими, получить в руки путеводную нить, которая привела бы его к решению. Сколько остается ему на размышление? Сколько продлится война? Хиросима и Нагасаки напомнили Деби, что время решений настает.

Деби покинул Холм Молчания в тот самый день, когда узнал о конце войны. Он с трудом пробрался через базарную площадь, где тесными рядами стояли кули, ожидая своей порции рома, которым их обещали угостить по случаю победи английского оружия.

Основатели

Окна двухкомнатной квартиры в Талкаторе выходили на один из задних дворов Калькутты — нагромождение ржавых жестянок, обрезков материи и картона, где жили, продолжали свой род и умирали люди и принадлежавшие им животные, кошки, собаки. В одной из комнат помещалась кухня, здесь же была раковина для умывания и мытья посуды. Вторая комната служила и гостиной и спальней.

Жена Босу расставила чашки для чая, подала на тарелке бенгальские сладости — сондеш. При этом она все время прикрывала лицо концом сари, как будто соблюдала парду. Двое ребятишек сновали взад-вперед, переговариваясь между собой на своеобразной смеси хинди и бенгали.

— Я могу взять отпуск дней на десять, — в конце концов согласился Босу. — Если ты так настаиваешь…

— А ты? — спросил Деби. — Не хочешь повидать его?

— Я не хотел бы больше вмешиваться в такие дела. Ты же видишь все это!

Под «всем этим» подразумевалась темноволосая, болезненного вида женщина, которая сидела у дымного очага, все еще не открывая лица, и раскатывала тесто для пирога; под «всем этим» подразумевалась и горькая бедность этого дома, и запахи заднего двора, и двое заброшенных ребятишек, и груда грязного белья, валявшаяся под раковиной в кухне.

— Ты не обидишься, если я оставлю тебе немного денег? — спросил Деби-даял.

Хозяин дома расхохотался.

— О, ты переоцениваешь меня. Я и не подумаю обижаться. Я зашел слишком далеко, чтобы отказываться от подобных предложений.

— Это не мои деньги, между прочим. Случайно достались. Тысячи рупий хватит на первое время? Я мог бы, конечно, дать тебе и больше.

— Столько я зарабатываю за целый год! Я так благодарен тебе…

— И не нужно думать, будто это обязывает тебя с чем-то соглашаться. Я хочу сказать: деньги ты получишь и в том случае, если не поедешь со мной.

— Что ты! Конечно, я хочу с тобой поехать, взглянуть на его рыло, когда он тебя увидит… Просто я связан по рукам и ногам. — И он снова сделал неопределенный жест в сторону кухни.

Деби-даял понимал его нерешительность. Босу был одним из тех, кто отделался сравнительно лёгким приговором. Его не отправили на Андаманские острова, а разрешили отбывать срок в тюрьме Барипада. Теперь он был освобожден условно и боялся вступить в новый конфликт с законом.

— Я думаю, что нам не придется применять насилие, — успокоил его Деби-даял. — Я не собираюсь с ним драться, разве только не удастся этого избежать. И все-таки, пожалуй, тебе лучше не вмешиваться в это дело.

Босу вытянул вперед руки.

— Разве я похож на человека, которому надели наручники? — спросил он со страстью в голосе. — Или, может быть, я дал обет ненасилия? Нет, я хочу принять в этом участие. В тот самый день, когда нас посадили, я решил свести с ним счеты. Не зря же я внимательно слежу за его переездами. Беда только, что семья меня связывает.

— Не стоит тебе снова связываться с такими, как я.

— Нет, нет, я должен сделать это.

— Тебе виднее.

— К тому же тебя одного не пропустят. А меня там знают. Привратник — мой знакомый. Я с ним столкуюсь.

— Туда трудно проникнуть постороннему? — спросил Деби.

— Очень. Хозяева этих старомодных борделей разборчивы как никто. Они проверяют каждого посетителя. Если хочешь туда попасть, нужна какая-то рекомендация.

Трудно было узнать в нем прежнего Босу — мальчишку-дебошира, любившего прихвастнуть своим успехом у девушек, самоуверенного завсегдатая пользовавшихся дурной славой домов в Дели и Лахоре.

— Ты думаешь, он постоянно живет там?

— Мне говорили, что нет. Он часто исчезает. Но когда он в Лахоре, останавливает?» там.

— Вот до чего мы дожили — приходится воевать друг с другом, вместо того чтобы объединиться против англичан, — с горечью заметил Деби. — Выходит, англичане, собираясь уходить из Индии, добились все же своей цели: индусы и мусульмане грызут горло друг другу. Великолепная картина!