Излучина Ганга - [101]

Гьян и Сундари ждали, тяжело дыша, не решаясь произнести ни слова. Они лежали, мокрые от пота, в толпе посторонних людей, словно любовники, не разжимающие объятий в переполненном вагоне поезда. Минуты ползли. Голос из громкоговорителя повторял все одно и то же, будто игла застряла в желобке патефонной пластинки: «Направляйтесь к стене таможни у Доков Александры… ложитесь на землю… Направляйтесь…»

И вдруг все вокруг потонуло в страшном грохоте, которого они все время ждали: будто сразу сто скорых поездов налетели друг на друга с ревом и свистом. Лежавших подняло в воздух и отшвырнуло в сторону, словно сама земля поднялась под ними. Воздух сразу наполнился запахом дыма, пыли, гари.

Те, кто еще минуту назад лежал неподвижно, теперь разбегались во все стороны. Сундари подняла голову. Сверху со свистом сыпались какие-то обломки. Подброшенные взрывом баки с горящей нефтью, описывая дугу, падали на землю, тяжелый брусок какого-то металла ударил в стену и отскочил, изогнувшись в форме буквы И, но не причинив стене никакого вреда. Громкоговоритель замолчал.

Неожиданно они остались вдвоем. Все исчезли.

— Пойдемте! — позвала Сундари. — Никого нет. — Безжизненно, закрыв глаза, Гьян опустился к ней на руки. «Боже правый, неужели он умер?» Она затрясла его за плечи. — Вставайте! Проснитесь! Все ушли!

Веки его дрогнули, он открыл глаза, словно пробуждаясь ото сна. От радости она склонилась над ним и поцеловала его.

— Пойдемте! Вставайте!

Он заставил себя сесть, задыхаясь от усилий. Потом сказал:

— Взгляните — все разошлись. И вам надо идти. Совершенно безопасно, пока… пока еще один пароход не взлетит на воздух. — Голос его дрогнул.

— А как же вы? Куда пойдете? Ведь ваш дом…

— Что-нибудь подыщу. Они обязаны позаботиться. Пока я ничего не знаю. Сейчас мне хочется остаться здесь и отдохнуть. — Он прислонился к стене. — Только вы, пожалуйста, уходите. Здесь опасно оставаться.

— А вам разве не опасно? — спросила она.

— Мое место здесь. — Он поудобнее устроился у стены и, казалось, собрался вздремнуть.

— Перестаньте! Или вы опять теряете сознание?

Он отрицательно замотал головой, но ничего не ответил.

— Пойдемте со мной! Я не уйду, пока вы не подниметесь. Ну постарайтесь! Давайте, давайте… Вот так. — Сундари почти насильно поставила его на ноги и повела вдоль стены. — Старайтесь не ступать на больную ногу, — посоветовала она. — Обопритесь о мое плечо. — Они осторожно двинулись вперед, лавируя между обломками.

До машины было всего четверть мили, но нога Гьяна болела так сильно, что они добирались целый час, останавливаясь на каждом шагу. На лбу его выступила испарина, руки похолодели. Перед тем как усадить Гьяна в машину, Сундари заботливо вытерла ему лицо краешком сари…

Гьян лежал на песке в полотняных брюках и рубашке навыпуск и чертил сандалиями замысловатый узор. В сотый раз он обдумывал то, что собирался сделать. Он взглянул на Сундари — ничего не подозревая, она лежала рядом с ним.

Он понял, что никогда не Станет похожим на того магараджу. Воспитание, даже само происхождение из ортодоксальной хиндуистской семьи, ограниченность и неуклюжесть школяра, воспитанного бабкой и братом, — все это мешало ему отбросить прочь условности и свободно войти в тот мир, который перед ним теперь открывался. Он должен выполнить то, что задумал, хотя бы для собственного успокоения.

Их ничем не сдерживаемая, бурная страсть совсем опьянила Гьяна. Он не знал, куда это его заведет, и не тревожился ни о чем, утешая себя мыслью, что все равно не мог противостоять случившемуся. Казалось, их стремление друг к другу опрокинуло все барьеры. Теперь она вела себя, как тигрица, кормящая приемыша, нежно оберегающая и защищающая любимое существо.

«Зачем понадобилось Сундари вторгаться в мою жизнь в тот страшный день пожара?» — твердил себе Гьян. Ведь после этого все совершилось с фатальной неизбежностью. Она уговорила его поехать к ней домой, заботливо уложила и послала за доктором. С ногой, как оказалось, не было ничего опасного: маленький металлический осколок вонзился в икру. Доктор обследовал ногу, перевязал рану и дал Гьяну снотворное. Он тотчас же впал в забытье. «Но ведь на следующее утро я без труда мог бы уйти», — вспоминал он.

Вместо того чтобы обратиться в бегство, Гьян, измученный, усталый, воспользовался ее гостеприимством и остался в уютном доме на морском берегу. Он знал, что муж ее где-то на Ближнем Востоке, и поддался искушению.

Но теперь он не мог отделаться от мысли, что все их недолгое счастье основано на лжи. Он клял себя одного — в сущности, он без колебаний воспользовался ее слабостью. Теперь настал час, они должны остановиться и поставить все на свои места. Он скажет Сундари, что любит ее по-настоящему, и дальнейшая их судьба будет в ее руках. Нельзя больше довольствоваться суррогатом любви.

После этих безумных четырех дней потерять ее было бы все равно что вырвать из груди сердце, но его вдохновляла собственная решимость, он был горд, что провинциальная щепетильность брала верх над цинизмом, внушенным ему на Андаманских островах.

— Я должен так поступить, — сказал он. — Ради себя и ради тебя. Потому что я тебя люблю.