Изгой - [8]
— Отвали, — сказал он и пошел к своему отцу.
— Льюис, веди себя хорошо. Это тебе не школа, а церковный двор.
— Да, сэр. — Он взял маму за руку.
— Привет, Льюис!
Льюис посмотрел на сияющие пуговицы форменного пиджака Дики Кармайкла, и этот человек ему не понравился. Он не понимал, почему мистер Кармайкл мог оставаться дома, в то время как его отец пошел на войну; ему не нравилось, что тот всеми командует и что опять будет начальником его отца. Льюис считал, что его отец сам должен быть для всех начальником.
— Хорошо, когда отец снова дома?
— Да, сэр.
Тот подмигнул:
— Может быть, теперь мы будем видеть тебя в церкви почаще.
Это была шпилька в адрес его мамы, но Льюис ничего не сказал. Джилберт громко засмеялся.
— Я вернулся, и теперь в моем доме будет полный порядок.
Льюис взглянул на маму: на ее лице появилась светская улыбка.
— Что, черной мессы[2] больше не будет? — сказала она. — Чем же я займусь?
Дики со своей женой Клэр прошли в церковь в сопровождении двух дочерей, одной взрослой и одной маленькой, которые были одеты в двубортные пальто, шляпы и лакированные туфли.
— Что, обязательно было отпускать такие безвкусные шуточки? — спросил Джилберт.
— Конечно обязательно, дорогой. — Элизабет поцеловала его в щеку, и они вошли внутрь.
В церкви было настолько плохо, насколько это вообще возможно. Единственное, что помогало вынести всю эту обстановку — так это то, что они с мамой постоянно обменивались понимающими взглядами. Казалось, конца этому не будет. Льюис думал, что он умрет у этой высящейся впереди кафедры, и тело его сгниет прямо там. Он старался не ерзать на скамье и пытался считать стропила, а также пробовал читать свой сборник церковных гимнов. Потом он думал про обед. Затем — про уши викария. Он уставился в затылки девочек Кармайкл, пытаясь заставить их обернуться, но Тамсин было девять, и она не обращала на такие вещи внимания, а с Кит это вообще было бессмысленно: в свои четыре года она была слишком мала для чего-либо подобного. Еще он думал о том, что крикета не будет до самого лета.
И без того низкие тучи опустились над церковью еще ниже, поднялся холодный ветер, к которому добавился мелкий моросящий дождь, и вскоре крыши домов уже блестели из-за стекавших по ним струй. Под этими крышами готовился воскресный обед, разгорался огонь в очагах, чтобы встретить хозяев после церкви. Дорога в деревню была извилистой, а отходившие от нее подъездные дорожки к домам были обсажены рододендронами и кустами лавра, так что сами дома прятались друг от друга. Большой дом Кармайклов в стиле поздней английской готики своей задней частью буквально упирался в довольно густой лес, и при желании оттуда можно было пройти к дому Олдриджей напрямую, не выходя на дорогу. Элизабет частенько проделывала это, когда Льюис был поменьше, а Клэр Кармайкл была беременна младшей из девочек, Кит. На главной улице располагались почта и магазин, рядом с ними находилась церковь. По мере удаления от центра деревни дома рассыпались, отстояли все дальше и все больше отличались один от другого. Некоторые из них были построены в двадцатые годы, как и дом Олдриджей, другие — еще позже, третьи представляли собой коттеджи, которые впоследствии были присоединены к дому Кармайклов.
Железнодорожная станция, напоминавшая вокзал игрушечной железной дороги, находилась в миле от деревни, и к ней вела дорога, над которой с обеих сторон нависали деревья; в Лондоне работало так много людей, что дорогу на станцию местами пришлось расширять, чтобы могли разъезжаться встречные машины. Во время войны станция приобрела новое, очень важное значение. Там происходили многочисленные расставания и встречи, вызывавшие сильные эмоции, а доносившийся в дома шум поездов уже не воспринимался как привычные для всех повседневные звуки. Хотя домой вернулось уже много людей, казалось, не наступит такой момент, когда можно будет сказать, что все закончилось. Было много разговоров о восстановлении разрушенного, о необходимости все начинать с нуля, но на самом деле после первых восторгов победа стала казаться какой-то странной, потому что множество людей все еще не вернулось, а приходившие каждый день новости были далеко не мирными — они были полны смертей и нарастающего ужаса.
Дождь уже закончился, когда все вышли из церкви и отправились к своим машинам или пошли домой пешком. Элизабет тащила Джилберта к машине все быстрее и быстрее, словно убегая от кого-то, и это смешило его. Дома за обедом они мало разговаривали и почти не различали вкуса пищи, а вторая половина дня — для Льюиса, по крайней мере, — оказалась пустой и какой-то тяжелой. Он почему-то не мог заниматься обычными вещами, а отец по-прежнему казался ему незнакомым и встревоженным. Он уже привык к тому, что в доме постоянно присутствует женщина, и ощущение мужского начала после появления отца было странным и даже угрожающим. Образ отца волновал его и вызывал восхищение, но отец оставался для него чужим, и его появление нарушило равновесие в их доме. Военную форму Джилберта так и не сожгли: она висела в шкафу в пустой комнате, где тот переодевался, и Льюис предпочел бы, чтобы отец продолжал носить ее и оставался далеким и героическим, вместо того чтобы стать реальным человеком, влияющим на повседневную жизнь Льюиса, как это и происходило теперь. В своих костюмах и твидовых пиджаках он был похож на прежнего отца, казался более доступным, но это впечатление было обманчивым, потому что он оставался чужаком. Лучше бы он не был похож на очень близкого Льюису человека, но при этом все же был им.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Роман-расследование, покоривший Европу. Найденный у берегов Гондураса бронзовый колокол XIV века заставляет инструктора по дайвингу отправиться в полное опасностей путешествие по миру, чтобы напасть на след легендарного сокровища тамплиеров.
Новинка от признанного мастера романов о Египте! Завораживающая история любви и предательства. Истинные чувства способны растопить даже жестокое сердце фараона.
В серию BEST вошли лучшие исторические романы европейских писателей, признанных мастеров жанра. Книги этой серии стали бестселлерами в Старом Свете и продолжают покорять читателей новых стран и континентов. Знакомьтесь с самыми громкими именами литературной Европы!Жан-Мишель Тибо — известный романист и сценарист. Он опубликовал несколько популярных книг об истории Древнего Рима и кельтов, а также несколько исторических романов. В них Тибо открывает своим читателям то, что до сих пор знали только избранные.Борьба за папский престол разворачивается между двумя организациями — Легионом Христа и Opus Dei.
Новый роман от непревзойденного летописца Древнего Египта! Хети, сын бедного древнеегипетского крестьянина, обладает уникальным даром — ему не страшны укусы змей. Однако любовным чарам красавиц он не в силах противостоять… Сам фараон ждет от него подвига во имя спасения родной земли от захватчиков. На пути к цели Хети находит свою возлюбленную…