Изгои - [29]

Незнакомец коснулся головы, а затем тепло пожал папе руку и три раза поцеловал.

– Джабир! – улыбнулся в ответ папа. – Где ты пропадал, приятель?

– Ты же знаешь меня, Аббас. Нет мне спокойствия в одном месте.

Отец рассмеялся с мальчишеским задором. Мне показалось, рядом с другом груз ответственности и страх за будущее оставили его. Давно папа не был таким беззаботным и веселым. И все же очень скоро лицо его вновь стало каменным и серьезным. Он сложил руки перед собой, внимательно слушая, что говорил Джабир.

Некоторое время мы ждали, пока приедет человек Джабира: тот должен был отвезти нас к самой границе Иордании. Я сидела на парапете, подложив под себя рюкзак, и смотрела, как полные тучи медленно проплывали мимо желтых домов, едва не касаясь их плоских крыш, и как солнце, блеклое и маленькое, то показывалось на мгновение, то скрывалось за облаками.

Джабир, присевший рядом, взглянул на меня и улыбнулся, а затем неожиданно спросил, и в этом вопросе я почувствовала какой-то скрытый смысл, который тогда не уловила:

– Как ты думаешь, Джанан, солнце знает о закате?

– Я не… – мои губы дрогнули в смущенной улыбке. – Я никогда не думала об этом.

– Даже если не знает, – вдруг раздался голос Иффы, – оно точно знает о рассвете.

Джабир внимательно взглянул на Иффу, будто только сейчас заметил ее, и рассмеялся. Он повернулся к папе и довольный произнес:

– Вся в тебя, Аббас, да? – затем повернулся к Иффе и долго смотрел ей в глаза.

– Ты говоришь про надежду, девочка, – сказал он ей без тени улыбки. – А надежды в этом мире ты не ищи.

– Хватит пугать моих дочерей, Джабир, – вмешался отец. – Это не твой человек подъехал?

Джабир обернулся, взглянув на машину, на которую указал папа, хлопнул по коленям и поднялся, снова повеселев.

– Ну что же, в путь? – произнес он, направляясь к машине.

В дороге некоторое время я следила за тем, что мелькает за окном: дома, люди, деревья, затем поля, и снова города – разные и в то же время похожие друг на друга. Незаметно мысли, мелькая одна за другой, затянули меня в водород рассуждений и воспоминаний. Я думала о прошлой жизни, о том, что мы потеряли. Родной дом, неспешные прогулки, городская суматоха и райская тишина мирного времени, – когда-то все это казалось обыденным, само собой разумеющимся. Как много нам надо для счастья, когда для него нужно так мало! Простые истины, которые понимаешь, только лишившись самого главного.

Захотелось расплакаться от усталости, от жгучего, до дрожи нестерпимого желания оказаться дома и уже неважно, где именно, в Сирии или другой стране. Хотелось упасть в кровать, зарыться лицом в подушку, вдыхая запах свежего постельного белья, и просто знать, что ты дома, что не нужно никуда бежать, бороться за место под чьим-то солнцем.

По окнам забарабанил дождь. От ветра поднялась пыль, и теперь я едва могла сто-то разглядеть.

– Будем надеяться, что в Акабе погода будет такой же пасмурной, – сказал Джабир, обернувшись с переднего сидения. – С такой видимостью вас не заметят ни с одного блокпоста.

– Главное нам самим не заблудиться.

– С Мусой? – Джабир всплеснул руками от возмущения. – Муса проведет вас в Египет и с закрытыми глазами, пусть Аллах покарает меня, если это не так!

Сначала я решила, что Джабир разозлился, но потом увидела улыбку на его лице.

– Что же вы с погодой-то делаете, а, приятель? – продолжал говорить он. – За столько месяцев забыл, что такое дождь, да еще и с ветром, а тут приезжаете вы, и на тебе! Это в заслугу или в наказание Аллах послал вам все это, Аббас?

Джабир спустил окно и высунул голову наружу. Сначала он держал ее опущенной, и капли стекали по его волосам и шее, а потом он повернул голову и высунул язык, пытаясь попробовать на вкус дождь – редкого иорданского гостя.

Папа рассмеялся и попросил его закрыть окно, но Джабир продолжал дурачиться. Наконец, он замерз, сел, закрыв окно, и обернулся к нам.

– Все будет хорошо, – неожиданно серьезно сказал он, взглянув каждому из нас в глаза. Он посмотрел на спящего Джундуба и снова повторил:

– Все будет хорошо. С вами все будет хорошо.

Путь занял примерно четыре часа, но мы успели приехать до заката. Холодно не было, несмотря на то, что к вечеру погода стала еще более ветряной. Джундуб был сонный после долгой дороги и практически повис на моей ноге, потирая рукой то один глаз, то другой.

– Не замерз, Кузнечик? – спросила я.

В ответ Джундуб покачал головой и еще сильнее вцепился в ногу.

Машина остановилась на трассе, среди пустыни. Пейзаж был скучный и немного удручающий. Казалось, мы одни во всем мире – маленькие точки среди звенящей тишины безлюдной местности, где в одиночестве танцуют вальс ветер с песком.

– Заплатишь ему половину сейчас, половину уже там, как договорились, – напомнил Джабир, надевая гутру.

– Спасибо тебе за все, я, правда, очень…

– Аббас, – перебил Джабир, улыбнувшись, – не надо. Это немногое, что я могу сделать для твоей семьи. Я тебе обязан.

– Вы опоздали, – все обернулись на низкий, холодный голос мужчины, появившегося, словно из недр пустыни. Он был одет в тоуб темно-синего, почти черного цвета – некое подобие платья или туники, если хотите; под тоуб, как и полагается, он надел серуаль – штаны, которые плотно обтягивали его лодыжки; из-за куфие, обмотанной вокруг головы, почти все его лицо было скрыто, и виднелись только глаза, хищные и внимательные.