Избранные труды - [294]

Подавляющее большинство русских криминалистов резко отрицательно относились к идее применения мер социальной защиты к лицам, не совершавшим преступления.[855] Эта мысль отчетливо была высказана в докладе В. Д. Набокова «Должна ли в основание карательной деятельности государства быть положена оценка опасного состояния личности преступника или же оценка свойства совершенного им преступления?», прочитанного на общем собрании русской группы Международного союза криминалистов 21 апреля 1910 г. Автор доклада обосновал положение, что принятие и последовательное развитие идеи о том, что единственным критерием в борьбе общества против преступной, как и против опасной вообще, личности является целесообразность меры социальной защиты в применении к данной личности, зависящей, прежде всего от свойств самой личности, приводит к упразднению основных принципов права и к замене правового начала полицейским. Возможная выгода такой замены достигается слишком высокой ценой. Это не означает, что нельзя дать возможность судье принимать во внимание и особо опасные свойства преступной личности, соответственно усиливая или вообще видоизменяя наказание. Но для того, чтобы в этих случаях наказание оставалось мерой уголовного правосудия, необходимо определить признаки опасного состояния в законе, чтобы они имели уголовно-юридический характер, были уголовно-релевантны (мотивы преступления, рецидив, профессионализм, ассоциации преступников). Поскольку опасное состояние зависит от условий иного характера (патологических и т. п.), избрание тех или других мер, предохраняющих общество, не входит в область уголовного правосудия. Здесь должны быть созданы иные гарантии, и для избрания и применения таких мер социальной защиты нужны особые компетентные ораны». Во всяком случае, поскольку опасное состояние не выразилось в определенных посягательствах, признаки его слишком неопределенны и расплывчаты для того, чтобы обосновать применение принудительно-репрессивных мер. Последнее было бы особенно нежелательно и опасно в тех странах, где приходится думать не о расширении прав административной власти, а, наоборот, о введении ее в надлежащие рамки. Предоставление ей возможности по своему усмотрению и без должной гарантии применять весьма серьезные меры, стесняющие права личности, на основании признания данного лица опасным, это равносильно возведению в принцип того, что фактически является не редко в форме уродливого уклонения от функций правового государства».[856]

Близкой к теории «опасного состояния», но в то же время оригинальной и несколько предшествовавшей ей по времени являлась теория «личного состояния преступности, выдвинутая И. Я. Фойницким и развитая дальше П. П. Пусторослевым. «Личное состояние преступности, – по И. Я. Фойницкому, – есть располагаемая человеком сумма положительных и отрицательных душевных способностей (волевая и сознательная), заключающих в себе внутреннюю возможность преступной деятельности. Наказуемым оно становится не ранее воплощения вовне».[857] Личное состояние преступности характеризуется «частью особым состояние волевой способности деятеля, частью привычками, его характер сложившими и влияющими на волевую способность». Это особое преступное состояние «волевой способности» зависит: «а) от влияния на нее страстей..; б) от недостатка волевой энергии, апатического состояния волевой способности..; в) от ложных данных, лежащих в основе волевой деятельности. Данные эти по природе своей могут относиться к области морали, правовоззрений и т. п…».[858]

Преступное деяние, по взглядам И. Я. Фойницкого и П. П. Пусторослева, есть внешнее выражение или проявление личного состояния преступности. «Государство, – писал П. П. Пусторослев, – признает уголовным то правонарушение, в котором, по его мнению, выражается во внешнем мире внутреннее состояние преступности правонарушителя… В глазах государства корень преступности лежит не в деянии, а в деятеле. Преступный характер переходит не с деяния на деятеля, а с деятеля на деяние».[859]

Различное понимание задач, стоявших перед уголовным правом, определило горячую дискуссию среди русских криминалистов по вопросу о предмете уголовно-правовой науки и о применяемых ею методах исследования. Высказываемые при этом взгляды в значительной степени определялись принадлежностью автора к классическому или антрополого-социологическому направлениям в науке уголовного права.

Руководствуясь представлением об уголовном праве как о науке строго (или преимущественно) юридической, сторонники классического направления предметом уголовно-правовой науки рассматривали само право. «Наука уголовного права, – писал Н. Д. Сергеевский, – есть одна из наук юридических, имеющая своим предметом то явление государственной жизни, которое мы называет преступным деянием и наказанием. Исследуя юридическую природу преступного деяния и наказания и формулы права, эту природу определяющие, наука уголовного права служит практической цели – дать руководство к правильному пониманию и применению, критике и составлению уголовного закона. Этим определяется содержание уголовного права, как науки юридической…»