Избранные стихи - [16]

Печаль — дикарь, надевший маску волка,

чтоб помириться с родичами волка.

И как вино таится в винограде,

она таится в каждом человеке.

Сегодня дождь на новые мотивы

поет, поет, поет твои печали...

Так молви же ему: аминь.

Перевод Л. Цивьяна

КОЗЛЕНОК ВЕРНУЛСЯ /Перевод А. Гинзаи/

Вечер смыл дневную пыль

и спать завалился, бездельник.

Кто там? Сказка то или быль?

Козленок

из колыбельной!

Я сразу поверил. Отвесил поклон,

как месяц — озерным теням.

Таким человечным вернулся он —

взрослым,

усталым,

полным прощенья.

Привет! По глазам узнал я тебя,

по козьему их мерцанью,

по скотьему гимну "ме-е" и "бя-я",

вечному, как мирозданье.

А я?

Погоди, не спеши с приговором.

Может, хитрым кажусь я тебе?

Мальчуган, изучавший Тору,

еще тянет (как ты!) "а" да "бе"...

Белоснежно руно твое, козлик, как встарь,

хоть изрядно его потрепали:

год Тарцах[25], что пятнает стенной календарь, —

будто слово "убий!" на скрижали.

Тридцать восемь ступеней, объятых огнём,

я по жизни прошел с того дня,

когда за изюмом и миндалём

ускакал ты, покинув меня.

Козленок ушел,

и ребенок ушел...

А ступенек было так много,

и ряд их в далекое небо вел

от мальчика с козликом — к Богу.

И камни из стен без грусти глядели,

не плакали, как теперь.

Теперь же...

под каждою колыбелью

прячется хищный зверь.

Склоняется мать над детской кроваткой,

и просит песню сыночек...

Не в силах она ни петь, ни плакать.

Лишь волк завывает к ночи.

Но мне ты даришь и смех, и слезу.

Во мне и отец, и сын.

Как Красная шапочка, в волчьем лесу

с лукошком брожу один.

Но вот однажды — было темно

на дорогах сказочных далей —

как рубашку Иосифа, мне руно

окровавленное

показали.

Мир праху козленка!

Но мучил меня

запах крови, что шел от руна.

Я думал:

Как петь без козлят, без ягнят?

Будет ли песня чиста и ясна?

Искал я тебя, о косматый брат мой,

плакал и пел, и слагал стихи.

Я знал: далеко от молитв и проклятий

несешь ты в пустыню людские грехи.

Уж нет в сердцах былой чистоты,

и нет зеленых лужаек.

Мы — жертва за грех: и я, и ты

на чужих грехах возмужали.

Козел отпущенья.

Закланья телец.

И сын — жертвоприношенье.

Домой я вернулся, как ты, наконец:

Взрослым,

усталым,

полным прощенья.

Перевод А. Гинзаи

ВЕРБЛЮД ГАМЛИЭЛЬ [26] /Перевод А. Гинзаи/

Все мы нынче столь умны

И познания полны,

Что читатели поймут:

Гамлиэль —

это верблюд.

Не простой верблюд, а чудо,

Прочим не чета верблюдам.

Был бы он простой верблюд

Слов бы я не тратил тут.

Для такого верблюдища

И сравнения не сыщешь:

Гималаи Гамлиэлю —

До колена еле-еле.

Побурел песок от жара,

Точно плешь земного шара.

Рядом — море. Среди скал

Плачет по ночам шакал.

Слышит Гамлиэль во сне,

Что и звезды в вышине

Плачут, не переставая,

Как лисиц голодных стая.

Понял он: не зря такою

Все окутано тоскою,

И недаром так грустна

Эта страшная страна.

То не лисы, не шакалы

Оглашают воем скалы.

То — плачь матери-земли:

Сыновья ее — вдали.

Сыновья, что из разлуки

К ней протягивают руки.

Но меж ними, как назло,

Сине море пролегло.

А по морю нет пути.

К морю можно подойти —

Здесь кончается земля,

Как же тут без корабля?

Ну, расскажем, что с ним было.

Долго он лежал уныло.

Будто замерли века

Среди желтого песка.

Вдруг волна пришла. Оттуда

Пара рыб зовет верблюда.

"Мы несем благую весть:

Не печалься, выход есть!

Нет преград для смельчака,

Хоть пучина глубока:

Лишь не бойся, прыгай в воду —

Будешь людям пароходом!"

"Как же так?" — спросил верблюд.

"Прыгай, — рыбы речь ведут, —

Ты ж не зря такой здоровый —

Десятикилометровый! "

Прыгнул в воду Гамлиэль,

А ему и море — мель:

Не доходит до горба.

Голова — трубой-труба.

Кто пыхтит там и ревет?

Это паро-вербло-ход!

На горбу ликует люд:

"Что за чудо кораблюд!"

Долог путь был из-за моря,

Город Яффа будет вскоре,

Уж видна она, но вот

Вдруг верблюд замедлил ход.

Встал он в море в полный рост,

Опустил, как якорь, хвост.

Стала публика роптать:

"Что ты вздумал в море встать?"

"Не волнуйтесь, стар и млад, —

Говорит он. — Будет лад!

Всех я высадить сумею —

Протяну вот только шею".

Он тянулся, напрягался,

Изо всех он сил старался,

Так старался — аж устал,

Но до берега достал.

Понял тут прибывший люд:

Сходни сделал им верблюд.

Вот теперь — конец пути:

Остается лишь сойти.

Вот и край земли святой.

Вдруг оттуда окрик: "Стой!"

Но верблюд взревел: "Ну нет!

Мы плевали на запрет!"

Кто там нам бубнит нахально,

Что мы едем "нелегально"?

Иль не знает он, что дурно

Выражаться нецензурно?

Даже я, когда сержусь,

Сквернословия стыжусь.

И скажу лишь то, что нужно:

Не робеть. Вперед и дружно!

Приходите, миллионы,

На Гильбоа, до Хермона!

Встретит вас, как старый друг,

Горный север, жаркий юг!

Ведь от Негева до Дана

Вы желанны, званы, жданы,

И страна вам говорит:

Приезжайте!

Путь открыт!

Перевод А. Гинзаи

ЛУЖИЦА /Перевод Р. Левинзон/

Нет воде конца и края —

Вон ручей бежит, играя,

Океан вдали гремит,

Дождик легкий моросит,

Озерко блестит, как блюдце —

Так и просит окунуться!

И куда ни кинешь взгляд,

Воды легкие летят,

Всюду светлые потоки

В лад лепечут, плещут в лад!

Выбирай! Но знаю я —

Лучше лужица моя,

Золотая лужица —

У нее на дне

Солнце так и кружится,

Улыбаясь мне!

В этой лужице чудесной

Можно шлепать босиком,

И месить ногами тесто,

И пирог испечь потом,

И плескаться чудным плеском,

Любоваться чудным блеском,

Хлюпать, хлопать,

Шлепать, топать,