Избранные стихи - [15]

свои травы скошу своими руками

и из ясель своих буду есть свое сено.

Вот я шею согнул. Веди меня. Сэлла!

Твое семя жажду познать я.

Как лицо Дездемоны в ладонях Отелло,

Я лежу в твоих грубых объятьях.

3

Как вы пели про сердце: чертоги, и храм, и дворец!

Украшайте ж его, коврами его застелите!

Мое сердце — будь хлев, будь загон для овец!

Козы, овцы, войдите и в нем поселитесь,

ибо мил мне навоз плодородный в сердцах.

Приходи ко мне, скот, размножайся, плодись!

Пусть бурлит молоко в ваших добрых сосцах,

пусть навоз ваш удобрит поля и сады!

Как вы пели про сердце: звезда среди тьмы!

Я ж для стад моих пастбищем стать пожелал.

Ваши звезды, плоды недозрелой хурмы,

я давно уже с неба сорвал и сожрал.

Перевод Л. Цивьяна

САД /Перевод Л. Цивьяна/

Лишь виноград,

лишь вишенье в садах,

лишь на базарах груды яблок сонных —

со звездами в Господних небесах

они одни соперничать достойны.

И в том секрет обилия ночей,

обилия садов земли и неба.

Ведь страхов всех и сил любых сильней

твой запах — он подобием теней

плывет ко мне и в небе тает слепо.

Луна столь зрелая — она полна лучей,

она на небесах висит кокардой...

Умрет пусть память о тебе, о ночь ночей,

но память о тебе во мне, как радость.

Но память о тебе стучит в груди,

кричит твоей тропинке:

"Где ты?

Где ты?"

И я тебя сподобился нести,

как талисман,

как вкус вина и лета.

Так будь со мной, и повторяй за мною:

"Благословен...", "Вот ты обручена..."

Но солнце вновь курится над землею

прадавним дымом. Даль ясна.

Перевод Л. Цивьяна

МЁРТВЫЙ ВЕЧЕР /Перевод Л. Цивьяна/

Достоверности крах... Изумленья внезапность...

Путь, предавший однажды, бесплоден как дым.

Песни, песни мои! Неужели я завтра

прокляну вас за то, что вы страха плоды?

Вы — плоды, опадавшие с дерева в бурю.

Так хотелось, чтоб радостью вы налились!

Так хотелось поверить в надежду любую!

Но — шквал,

И удар,

И падение... Вниз!

О, как буря листвой облетевшей взрывалась!

Дом распахивал настежь дверь и окно...

Боже, Боже! Прости, что к Тебе я взываю,

хоть и долог наш счет и запутан давно.

Он запутан и долог — длинней, чем дорога

от споткнувшихся "нет"

к неуверенным "да".

Он — конец возжелавшего небо потрогать —

есть изъян или нет? — Не узнать никогда!

Пусть безжалостна бездна, но небо страшнее.

И правды измена коварнее лжи.

Это ложь!

Это ложь!

Это ложь!

И краснеет

мертвый вечер, и солнце, краснея, дрожит.

Оттого я (о, крах достоверности!) вспомню

всех, кто были у двери еще до меня,

но боялись мезузы, испорченной, темной,

и "Вот если..." хотели заклятьем принять,

потому что утишить надеялись ветер,

шелестящий соломою в поле пустом.

О страданья мои, дайте силы проверить

ту мезузу, что вход охраняет в мой дом.

Перевод Л. Цивьяна

ЧЕРСТВЫЙ ХЛЕБ [24] /Перевод Л. Цивьяна/

Ибо дни твои — только введенье

к дням тревожным, с мятежной судьбой.

И сегодня острей отвращенье

к сытой жизни довольных собой.

Они снова тебя захотели

опоить,

обольстить,

обмануть.

Только ты, сторонясь их веселий,

черствый хлеб предпочел вину.

И в дни празднеств, когда у кострища

они алчно делили тельца,

ты не рвал пожирнее кусище

из прожорливых рук жреца.

Не хватал у них жирных подачек

и не верил их жирным словам,

и в погоне за лживой удачей

не шагал ни по чьим головам.

Ибо к дальним разорванным высям

был навеки прикован твой взор,

и тебя поразил и возвысил

этот горький и горний простор.

И постыдной кривою тропою

ты не крался, не путал дорог.

Но идя по дороге с толпою,

ты всегда был в пути одинок.

Если вправо они поманили,

кинься влево — спасайся их лжи.

Берегись — еще бритва Далилы

под подушкой на ложе лежит.

Перевод Л. Цивьяна

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ /Перевод Л. Цивьяна/

1. СВЕТ ДНЯ

А свет дневной не только ведь от солнца

он и от нас,

и от меня.

Планета выдыхает полусонно

слова, что суетно звенят.

Росой набухнув, новый месяц светит

и мочит волосы в воде.

Куда ни глянешь, женщины и дети,

как символ изобилия, — везде.

А мне казалось — я навек немею,

и так боялся я — а вдруг

простые части речи не сумеют

создать мир вымысла вокруг.

Но вот — лишь захочу — сквозь будни

льет вымысел прозрачный свет,

и вновь я говорю: "Да будет

все то, чего на свете нет!"

2. НАМЕКИ ВИСЯЩЕЙ ЛУНЫ

Взгляд поднимающейся ночи...

Взгляд дня, достигнувшего дна...

Как будто на листке росинка,

висит на небесах луна.

А ведь не падает — повисла!

Зря на нее собака лает!

Как притча с сокровенным смыслом,

как бы намек, луна пылает.

Намек на высь, что от рожденья

себя в воде увидеть жаждет,

на голос, ждущий отраженья,

чтоб пережить звучанье дважды.

Намеки раковины белой,

молящей молча о вниманье,

и тишины гнетущей бегство,

и бегство нашего молчанья.

Намеки родников бурлящих,

намек всего, что силой пышет,

намеки ночью говорящих,

но верящих, что кто-то слышит.

Намек луны, в ночи висящей,

как капелька росы блестящей.

Что ей собака с глупым лаем!

Не упадет она — повисла!

Затем луну мы воспеваем,

как притчу с сокровенным смыслом.

3. ТЫСЯЧЕЛИКИЙ ДОЖДЬ

Мы множество имен дождю давали,

и он всегда нежданный, точно чудо,

всегда он нов, и вечно с новой песней.

И шорохи, шуршание дождинок,

как тысячи мелодий тонкой грусти.

Лишь радость на один мотив поется,

печали — друг на друга не похожи.

Печаль — дитя, вскрывающее сущность

и тайный смысл обыденных явлений.