Избранные сочинения. Том 1 - [53]

в том, что имеет ее, но тот, кто опутан ложью или заблуждением,

может воображать, что обладает истиной, подобно тому как видящий

сон может думать, что бодрствует; но кто бодрствует, никогда не

может думать, что видит сон.

Сказанным здесь, как мы уже говорили, в некоторой мере

выясняется также то, что бог есть сама истина, или истина есть сам

бог.Но причина, почему один более сознает свою истину, чем другой,

состоит в том, что идея утверждения (или отрицания) в первом

случае вполне согласуется с приро-

135

 

дой вещи и потому обладает большей сущностью. Чтобы лучше

понять это, надо заметить, что понимание (хотя это слово звучит

иначе) есть простое или чистое страдание, т.е. наша душа изменяется

так, что приобретает другие модусы мышления, которых раньше не

имела. Если теперь кто-либо приобретает такие формы или модусы

мышления, потому что весь объект действовал в нем, то ясно, что он

получит совсем иное чувство формы или свойства объекта, чем

другой, который не имел столько причин [для познания] и таким

образом побуждался иным, более легким действием к утверждению

или отрицанию, так как узнал этот объект путем меньшего числа или

менее важных восприятий его. Отсюда видно совершенство того, кто

обладает истиной, в противоположность тому, кто не обладает ею.

Так как один изменяется легко, а другой нелегко, то отсюда следует,

что один имеет больше постоянства и сущности, чем другой.

Подобно этому, так как модусы мышления, совпадающие с вещью,

имеют больше причин, то они имеют в себе и больше постоянства и

сущности. А так как они вполне согласуются с вещью, то

невозможно, чтобы они получали когда-либо иное воздействие от

вещи или могли испытать какие-либо изменения, так как мы уже

выше видели, что сущность вещи неизменна. Все это не имеет места

во лжи. Сказанное здесь представляет собой достаточный ответ на

предыдущий вопрос.

ГЛАВА XVI

О ВОЛЕ

Зная, в чем состоит добро и зло, истина и ложь и в чем

заключается счастье совершенного человека, можно уже перейти к

исследованию себя самих и рассмотреть, достигаем ли мы такого

счастья добровольно или принудительно.

Для этого надо исследовать, в чем состоит воля у тех, кто

допускает ее, и чем она отличается от желания. Желание, сказали мы,

есть наклонность души к чему-либо, что она считает благом, так что

отсюда следует, что прежде, чем наши желания направятся на нечто

внешнее, в нас

136

 

является решение, что это нечто хорошее; утверждение это, или,

говоря общее, мощь утверждать и отрицать, называется волей *.

Таким образом, дело сводится к тому, является ли у нас это

утверждение добровольно или принудительно, т.е. утверждаем ли мы

что-либо о вещи или отрицаем без принуждения со стороны какой-

либо внешней причины. Но мы уже доказали, что вещь, которая не

объясняется сама собой и чье существование не принадлежит к ее

сущности, необходимо должна иметь внешнюю причину и что

причина, которая должна нечто произвести, должна произвести это

необходимо. Отсюда затем должно следовать, что желать ** в

особенности то или другое,

__________________

* Таким образом, воля в смысле утверждения или решения отличается от

истинной веры тем, что она распространяется также на то, что в действительности

нехорошо, именно потому, что убеждение не таково, чтобы ясно обнаружить, что

иначе не может быть, как это имеет место и должно быть в истинной вере, ибо из нее

возникает только хорошее желание.

Но она отличается также от мнения тем, что она иногда может быть

безошибочной и надежной, что не имеет места во мнении, которое состоит в том, что

она предполагает и считает вероятным.

Поэтому ее можно было бы назвать верой, ввиду того что она может также идти

надежно, и мнением, ввиду того что она подвержена заблуждению.

** Достоверно, что особенная воля должна иметь внешнюю причину, которая

вызывает ее; ибо, так как существование не принадлежит к ее сущности, она

необходимо должна возникать благодаря существованию чего-либо другого.

Если скажут, что идея причины, производящей особенную волю, не есть идея, а

сама воля в человеке, а рассудок есть причина, без которой воля ничего не может, так

что воля и рассудок считаются неограниченными не как мысленные сущности, а как

реальные существа, то, по моему мнению, при внимательном рассмотрении они все

же представляют собой общие понятия, и я не могу приписать им ничего реального.

Но даже в этом случае надо признать, что воление есть модификация воли, а идея —

модификация рассудка; следовательно, рассудок и воля суть различные и реально

разнородные субстанции. Ибо видоизменяется субстанция, а не самый модус. Если

же скажут, что душа управляет этими двумя субстанциями, тогда окажется третья

субстанция. Но это делает все эти вещи столь запутанными, что невозможно иметь о

них ясное и отчетливое понятие. Ибо если идея находится не в воле, а в рассудке, то

по правилу, что модус одной субстанции не может переходить в другую, в воле не

может возникнуть любви, так как противоречиво желать чего-либо, о чем

способность желания не имеет идеи.

Если скажут, что благодаря связи воли с рассудком она усматривает то же, что

познает рассудок, и поэтому так же любит, то