Избранные произведения - [64]
Признание поражения, стыд за утрату мужской потенции, за бессилие мужественных героев времен покорения Эфиопии — вот что такое этот памятник, символ наших потерь, ведь дуло орудия поднято над землей всего под углом в двадцать градусов, да и то лишь благодаря заменяющим пилюли воинственным речам…
Неужели и правда умолк навсегда твой непочтительный голос, Маниньо? Ты никогда больше не помочишься у подножия памятника и не заблестят у тебя на глазах слезы ярости, как в тот раз, когда ты кричал Коко: «Они убивали, умерщвляли, умирали, распутничали, торговали рабами, основывали новые миры, разрушали старые, но они были мужчинами, черт побери! А мужчинам нельзя ставить вместо памятника эдакое гнусное дерьмо на песчаной площадке посреди жалких деревьев, чтобы обыватели толпами стекались сюда по праздникам с туалетной бумагой вызубренных на память речей…»
Я все поглядывал на Рут, словно прося извинения за твои грубые слова, и видел, что ей стыдно слушать подобные выражения, засоряющие речь, точно сорняки пшеницу, и вдруг она улыбнулась, и, знаешь, Маниньо, я впервые увидел, как она улыбается, когда ты говоришь. Нет, ты не знаешь, конечно, и я уже не могу тебе этого рассказать, ты не в состоянии меня выслушать. Но все равно мне хотелось бы, чтобы ты узнал, это бы тебе понравилось, только пуля, проделавшая в твоем теле маленькое отверстие, едва ли не с игольное ушко, лишила тебя вместе с жизнью даже такой возможности. Твоя невеста, любовница и жена, которая никогда не примирится с тем, что ты умер, и будет целые дни напролет тихонько напевать наивную песенку о любви, и говорить с тобой, и смеяться одна среди голых стен, улыбнулась самой прекрасной своей улыбкой, как раз когда ты сказал: «Эдакое гнусное дерьмо!»
Вот так и рождается любовь — при взгляде на стебелек цветка, от боли, от недозволенного в дамском обществе крепкого словца.
— Она-то хоть белая! — вопит отец, и я весь съеживаюсь, мне предстоит снова услышать то, что я уже не раз слышал, я больше не намерен выслушивать всякий вздор и смотреть на покрытые коростой, расчесанные до крови ноги и на бедра в синяках, на которые я клялся себе больше не смотреть и всегда, замирая от восторга, выжидал удобного случая их увидеть и услышать плеск воды в тазу — вот она подняла его, поставила на табуретку, вот снова в сердцах шваркнула на пол и закричала:
— Иду-иду, черт возьми! Этим мужчинам вечно некогда…
Моя сестра любила бывать в гостях только у проститутки Балабины, белой, краснолицей и старой, и мама плачет, потому что отец обрывает ее сетования на полуслове и угрожающе вопит:
— Она-то хоть белая! А разве это дело, что твои сыновья все время торчат в доме у этого негра-надсмотрщика, сына старой Нгонго, нечего сказать, хорошо ты их воспитала!.. Никто со мной не считается, всем на меня наплевать!.. Разрази меня гром, если однажды вы не отведаете у меня кнута!
Твои сыновья! Сестре моей семь лет, мне двенадцать, Маниньо десять, но только сестра родилась здесь, в нашей родной Луанде. И потому отец говорит: твои сыновья. Я сижу у него на коленях, жесткая борода щекочет меня, и он поет по моей просьбе такую песню:
Маниньо не хочет, чтобы он пел эту песню, она ему не нравится, он требует другую, даже сам начинает ее напевать: «Стал я стар, мочусь в штаны, мне теперь не до жены!» — и мы втроем подхватываем хором, сидя на пороге дома в песчаном муссеке Макулузу, мама счастлива наступившим в семье согласием, я чувствую это даже по тому, как она кладет рыбу на сковородку — она жарит ее прямо в саду, под деревом, — и говорит моей сестре:
— Помолчи, Забелинья! Такие песни не для девочек.
Не для девочек?
— Как там поется дальше, Майш Вельо? Как там поется, напомни мне слова, черт возьми! Не смущайся, Рут нас не слушает, у тебя красивый голос, Майш Вельо, очень красивый голос, а мне хочется смеяться до упаду, этот зануда Коко просто осточертел мне своими бумагами, он грызет их, точно жучок салале. Ведь правда, он похож на салале в очках, прохиндей?
И поскольку Рут молчит — «Если она меня попросит, клянусь кровью Христовой, освященной просфорой, козьим пометом, ни за что не буду петь!» — она уже знает, какой я, мне легче согласиться, чем отказать, и я пою, мне хочется, чтобы на глазах у тебя выступили слезы от хохота, мне хочется снова увидеть, как ты подносишь руку к горлу, показывая этим жестом, что уже не можешь больше смеяться, ты охрип, надорвал связки, мне хочется снова увидеть, Маниньо, как ты срываешься с места и бежишь подальше от подножия этого памятника герою-конкистадору Пауло Диазу де Новайсу, хватаясь за живот, еще немного, и ты задохнешься от смеха, и я все пою, а Рут сохраняет полную серьезность, она не участвует в нашей игре, когда мы награждаем друг друга подзатыльниками и заливаемся хохотом, лупим один другого по спине и тут же обнимаемся, и я пою. С каким удовольствием запел бы я теперь у твоего гроба в церкви Кармо, покрытого двухцветным национальным флагом, стоя в молчаливом ожидании ружейного салюта, твоя сабля и офицерская фуражка лежат поверх знамени, покачиваясь, точно наша лодка при попутном ветре, гроб с твоим телом несут четверо, они разного роста и сложения, у них разные чувства и разной длины шаги. Эти люди несут тебя к зияющей в земле красноватой от глины яме, твоей последней пещере Макокаложи:
Девятнадцатилетний Фёдор Кумарин живёт в небольшом сибирском городке. Он учится в провинциальном университете, страдает бессонницей, медленно теряет интерес к жизни. Фёдор думает, что вокруг него и в нём самом существует лишь пустота. Он кажется себе ребёнком, который никак не может повзрослеть, живёт в выдуманном мире и боится из него выходить. Но вдруг в жизни Фёдора появляется девушка Алиса, способная спасти его от пустоты и безумия.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…