Избранные произведения - [21]
— Ты не хочешь на мне жениться? Боишься, что дона Мария Виктория об этом узнает? Да она сама во всем виновата… Зачем выдала меня за этого простофилю?.. Разве ты не согласен со мной?
В сундуке сандалового дерева Манана нашла одиннадцать видов своих любимых трав. Листья розмарина, лаванды и мяты, уже превратившиеся в труху, пропитали аккуратно сложенную одежду дурманящим запахом. Дона Мария Виктория не уставала твердить, что эти травы привозят из Португалии специально для хранения вещей. В сундуке нашлись и местные травы — кашинде, мурианьока, имбирь. Одежда в сундуке годами не проветривалась, и потому пряный запах трав оказался очень крепким. Кровать была застелена голубовато-зеленым бархатным покрывалом, матово поблескивающим в сумрачном свете угасающего дня. Нанинья достала старинную батистовую рубашку, надела ее, и все закружилось и поплыло перед глазами у Литы, еще не успевшего прийти в себя. В голосе Мананы чувствовалась озабоченность:
— Ты недоволен, Лита?! Только так будет хорошо, только так!
Он молчал. Тогда она, закрыв сундук, подбежала к нему и начала раздевать. И будто буря поднялась на поверхности залива, вздымались волны, и косые струи дождя порывами ветра относило в сторону. Две хрупкие лодки, плывущие в штормящую ночь по голубизне старинного бархата, наконец достигли бухты, в которой не слышалось отзвуков бури. Умиротворенные, они лежали рядом, и сердца их учащенно бились.
— Не думай о нем, Лита. Не повторяй таких слов… Я плачу, видишь, я плачу! — Она подняла на него глаза, полные слез, и, осушая их поцелуями, Лита ощущал на губах вкус меда. — Одного тебя я люблю, а его видеть не могу, он всегда будет мне противен. Он требует гасить свет, когда раздевается, будто мы занимаемся чем-то постыдным. Вот глупец, правда?
Сердце у Литы разрывалось. Хотя Нанинья была рядом, ему казалось, что ее любовь принадлежит не ему, и, чем больше она уверяла его в своей привязанности, тем сильнее он сомневался. Теперь она с каждым днем будет становиться все более далекой, чужой, и в конце концов он потеряет ее навсегда. Это было невыносимо больно, слезы закипали у него на глазах.
— Не плачь, Лита.
— Хочу, чтобы ты была только моей, моей! Я не могу думать об этом кретине…
— Не терзай себя, Лита. Он же ничего для меня не значит, я к нему совершенно равнодушна, клянусь тебе! Поверь мне, Лита!
Она посмотрела на него затуманенными от слез глазами, и он, желая знать правду, требовательно спросил:
— Это действительно так?
Она кивнула в ответ и спрятала лицо у него на груди. От ее тела исходил запах теплой влажной земли. Ее кожа всегда сохраняла любой, хоть раз коснувшийся ее запах. И вместе с лавандой и розмарином Лита почувствовал анисовый аромат травы кашинде. Он глубоко вздохнул, и приятная истома разлилась по телу, будто он отдыхал жарким днем в тени свежей от утренней росы мандиокейры в их саду или на берегу тихо журчащего ручья.
Нанинья мирно дремала у него на груди. Лита крепче прижал ее к себе, она что-то пробормотала на кимбунду. А он смотрел широко раскрытыми глазами на обитый побеленными циновками потолок и слушал, как дождь стучит по черепичной крыше, навевая дрему. С портрета на стене на него взирал дон Франсиско Иносенсио. Он встретился взглядом с глазами отца, которого совсем не помнил, знал только по рассказам матери, и, хотя она часто говорила о его манере ничего вокруг не замечать — ни людей, ни перемен в мире — и к тому же небольшая свеча, обычно озарявшая портрет, сейчас не горела, Лите вдруг сделалось необычайно стыдно. Он осторожно отстранил голову Наниньи, встал и повернул портрет к стене.
— Не делай этого… Пусть он видит, что ты стал таким же мужчиной, как и он!
У Мананы всегда находился веский довод, который решал сомнения Литы. Ему пришлось снова перевернуть портрет дона Франсиско Иносенсио, сурового и гордого. Нанинья сладко потянулась, точно котенок, прятавшийся от жары в прохладной тени, и позвала его:
— Иди сюда, Лита! Мне нужно с тобой поговорить…
Манана лежала на спине, скрестив руки и съежившись, ее темное тело было едва различимо в полумраке. На спинке кровати из кроваво-красной древесины такулы, добываемой в девственных лесах Нгулунгу и Моаки, играли багряные блики; дона Мария Виктория все собиралась сделать ее потемней, такой цвет казался ей плебейским. Лита лег рядом. Нанинья поцеловала его в глаза и заговорила, как всегда, спокойно и рассудительно: она уже два месяца замужем, ребенок, которого она ждет, растет очень быстро, и муж с первого дня начал ее подозревать…
— Послушай, Лита! У нашего народа есть такой обычай: наутро после брачной ночи приходят женщины и уносят рубашку и простыню молодой. Так вот, мать, крестная, тетка мужа — все явились утром за моей рубашкой и простыней и очень удивились, что они чистые. Мне было неприятно, но что поделаешь… Муж не пожалел денег — выставил бутылку хинной настойки, пирожные и другие угощения. Женщины остались довольны и шума не подняли. Он им объяснил, что у меня такая натура…
Лита слушал ее потрясенный. Нанинья рассказывала, как она пыталась рассеять сомнения мужа и как разными домашними средствами пробовала прервать беременность.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.