— Ну как? — спрашивал лоцман. — Маленько поднимает?
— Да вроде нет, — отвечал нищий духом.
— Ну тогда и хрен с тобой, дружище. Если уж моя рука бессильна — никакие червонцы не помогут.
Мы приблизились к человеку, который монотонно топтал одну фразу:
— Подайте беженцу! Подайте беженцу!
Вид у него был загнанный, как у борзой и зайца. Не успели мы подойти — он вскочил, затряс руками и плечьми и, эдак дёргаясь, кинулся стремглав бежать с криком: «Отстань! Отстань, проклятый!» Пробежав круг с двести ярдов, он пал на землю.
— Подайте беженцу! — задыхался он.
— От чего вы бежите, друг? — доброжелательно спросил Суер-Выер.
— Я бегу от самого себя, сэр, — отвечал нищий, обливаясь потом.
— И давно?
— Всю жизнь. И никак не могу убежать. Этот противный «я сам» всё время меня догоняет. Да вы поглядите.
Он снова вскочил с места и закричал самому себе: «Отстань! Отстань, мерзавец!» — и рванул с места так, что песок брызнул из-под копыт.
Пробежав двести ярдов, он вернулся обратно и рухнул на песок.
— Вы видели, сэр? Видели? Мне удалось обогнать самого себя на тридцать восьмом скаку, но на семьдесят девятом эта сволочь снова меня догнала! Подайте, сэр, беженцу от самого себя.
Суер подал целковый.
Старпом — гривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман подал пример достойного поведения в обществе.
Очевидно наглядевшись на лоцмана, несчастный беженец снова вскочил и на этот раз взял старт с большой ловкостью. Это был настоящий рывок рвача.
И вдруг мы с изумлением увидели, как наш беженец выскочил из самого себя, обогнал вначале на полкорпуса, на корпус, оторвался и, всё более и более набирая скорость, ушёл вперёд, вперёд, вперед…
— Не догонишь, гад! — орал тот, что убежал от самого себя, а тот, от которого убежали, орал вслед:
— Врёшь, не уйдёшь!
Я САМ
Все мы были жестоко потрясены этой фатальной картиной бегства от самого себя и из самого себя.
Тот, что вырвался, скрылся где-то за скалою, а ПОКИНУТЫЙ САМ СОБОЮ жалобно бежал, бежал, вдруг споткнулся, бедняга, упал, вскочил, заскулил, снова хлопнулся на землю замертво.
— Жив ли он?! О Боже! — вскричал старпом, и мы кинулись на помощь, стали зачем-то поднимать. Я давно примечаю в людях этот сердобольный идиотизм: немедленно поднимать упавшего, не разобравшись, в чём дело. Так и мы стали поднимать ПОКИНУТОГО САМИМ СОБОЮ, который, как ни странно, был вполне жив.
Он рыдал, размазывая по лицу пыльные реальные слёзы.
— Я САМ от себя убежал, а другой Я САМ остался! Ужас! Ужас!
Я остался — и Я же убежал!
Нет! Это невыносимо!
Лучше застрелиться! Или повеситься?
Отравиться — вот что надо сделать! Где курарэ?
Где этот сильный яд-курарэ?! Где?
Нет, но если Я отравлюсь, что же будет со МНОЮ УБЕЖАВШИМ?
Помру или нет? Погоди, погоди, погоди.
Подумай! Подумай! Подумай!
Я — помру, а тот Я, ЧТО УБЕЖАЛ, останется жить!
Значит — надо травиться!
О БОги, БОги МОи! ЯДу МНе! ЯДу!
— Я интересуюсь, — встрял неожиданно лоцман Кацман, — а где деньги, которые вам подали?
— А деньги тот Я САМ унёс.
— Ну, возьмите ещё целковый, — сказал Суер.
— Не надо! — вопил Покинутый. — Ничего мне теперь не надо! Ни денег, ни славы, ни почестей, ни богатства! Верните мне МЕНЯ САМОГО!
— Выпейте валерьянки, — предложил Пахомыч, — успокойтесь, может, он сам вернётся?!
— Ну, конечно, жди! — корчился в рыданьях Покинутый. — Я САМ СЕБЕ так надоел, так мучил САМОГО СЕБЯ! Теперь я пуст! Кошмар! Кошмар!
Верните мне МЕНЯ САМОГО! Я теперь не Я!
А кто Я?
Я — САМ или НЕ САМ?
От таких вопросов, ей-богу, башка может лопнуть! Ой, лопается башка! Как бочка! Обручей! Обручей! Слушай-ка, Я, ты погоди! Не ори! Разберись в себе самом!
Итак! Был Я, но я хотел от самого себя убежать!
Ой, сейчас затылок отвалится!
И УБЕЖАЛ!!!!!!!
Лопнула башка! Затылок отвалился!
Виски упали до уровня подбородка!
Я ОСТАЛСЯ и Я же УБЕЖАЛ!!!
— Успокойтесь, Покинутый собою, — сказал сэр Суер-Выер. — Пожалуй, большинство людей на свете иногда желает убежать от самого себя, но никогда никому этого сделать не удавалось. Вы — первый! Гордитесь! Первый человек на земле, который убежал от самого себя!
— Мы свидетели, можем подтвердить, — подтвердил старпом.
— Действительно, это — сверхрекорд, — согласился Покинутый, — но установил-то его не Я, а ТОТ Я, который убежал! О горе мне! Горе!
О горе мне!
Я так себя хреново вёл, что сям от себя убежал!
Курарэ! Курарэ! Курарэ!
Гдэ ведрэ курарэ???
Стакан курара! Стакан курара!
Вы не знаете, где растут бледные поганки? Подскажите адресок!
— Ты чего орёшь? — послышался вдруг знакомый голос, и ТОТ Я, КОТОРЫЙ УБЕЖАЛ, высунулся из-за скалы.
— А что? — удивился Я ПОКИНУТЫЙ.
— Орёшь, говорю, чего?
— Да как же мне не орать-то? Ты-то «Я» убежал!
— Вести себя надо было лучше, а то пил как лошадь, воровал, попрошайничал, двоежёнствовал, не платил алиментов, жил по поддельному паспорту, ночью поедал чужую сметану, обманывал маму!
— Вернись! Я буду лучше! Мне ведь ничего не надо, кроме тебя! Мне даже деньги предлагали, и я не взял! Мне только тебя нужно! Только тебя! Вернись ко мне, мой дорогой Я!
— Деньги? Какие ещё деньги?
— Целковый.
— И ты не взял?
— Не взял, — гордо ответил Покинутый.
— Вот всё-таки дурак! Как был дураком, так и остался! Гордость заела! Бери, пока не поздно, да проси побольше, дубина стоеросовая! Тогда, может, и вернусь!
