Избранные произведения в одном томе - [13]

— Нет, было!.. — Левушка бьется в истерике, но бьется, так сказать, шепотом, памятуя, что на крик опять могут сбежаться участливые коллеги. — И не смей мне врать!.. Господи, да пусть бы это был кто угодно, только не этот пошлый дурак с оловянными глазами!..

— Левушка, ну перестань себя мучить! — Татьяна разговаривает с мужем тоном, каким терпеливые няньки уговаривают, увещевают избалованных дитятей. — Дать тебе валокордин?.. Что я должна сказать тебе, чтобы ты успокоился?

— Я уже никогда не успокоюсь! — огромное тело Левушки сотрясается от рыданий. — Я обречен носить в себе этот ужас всю жизнь! Ты меня убила, понимаешь?..

— Ты сам себя убиваешь, — Татьяна украдкой смотрит на себя в гримерное зеркало и незаметно поправляет локон. — Сейчас у тебя подскочит давление, и ты не сможешь репетировать. А все из-за твоего больного воображения…

— Я тебя понимаю! — сквозь слезы разглагольствует Левушка. — У тебя толстый, лысый, некрасивый, да еще и ревнивый муж!.. Если бы у меня была такая жена, так я — я бы ее ненавидел!..

— А вот я тебя обожаю! — Татьяна мгновенно и точно принимает кокетливый Левушкин пас. — Такой уж у меня испорченный вкус. Глупенький ты мой, глупенький… Ну иди ко мне!..

Татьяна с силой привлекает мужа к себе, и он утомленно затихает у нее на груди, как ребенок, изнуривший себя долгим плачем, причину которого он уже успел позабыть…

* * *

По бесконечным театральным коридорам стремительно и сосредоточенно движется молчаливая группа людей, чей облик сразу же выдает в них представителей иного, не театрального мира. Шляпы, плащи, галстуки, кейсы. На лице у каждого — выражение брезгливой усталости. Как ни схожи они между собой, но среди них можно выделить главного — у него брезгливые складки ярче, чем у остальных. При некотором напряжении в группе можно разглядеть и женщину — ее выдает отсутствие шляпы и высокая прическа. Сопровождает группу директор театра. Он хорохорится, развлекает гостей, много и бестолково говорит — словом, изо всех сил пытается выглядеть хозяином положения, но по его растерянному лицу видно: пришельцы явились не с добром…

* * *

Актерский буфет — это место, которое дает, пожалуй, наиболее выразительное представление о том, что такое театр изнутри. Простой человек с улицы вряд ли с ходу разберется, кто эти люди. Персонажи средневековой мистерии, маски комедии дель арте, обитатели иных миров или выходцы из преисподней — нечто разноцветное, буйное, орущее, из которого глаз не способен выхватить ни одного нормального лица, ни одного обычного костюма. Есть тут и малый мир, гомонящий, визжащий, путающийся под ногами, — это актерские дети. Впрочем, малый мир внешне почти не отличается от взрослого — те же экстравагантные лохмотья, те же размалеванные лица…

— К вам можно? — к одному из столиков подходит лохматый молодой человек в цепях и набедренной повязке. Это Боря Синюхаев, вечный театральный кочевник, летучий голландец сцены, неугомонный искатель удачи, сменивший уже шесть театров и готовящийся расстаться с седьмым. — К вам можно? Благодарю вас. Ну что, Андрей Иваныч, финита ля комедия?.. Вы уж, если что, возьмите меня в зайчики, ладно?..

Андрей Иванович Нанайцев, сосредоточенно поглощающий котлету, не сразу улавливает драматический смысл сказанного.

— В какие зайчики, Боря?

— А в елочные. Ну-ну, все же знают, что у вас отработанный номер. Вы — Дед Мороз, Элла Эрнестовна — Снегурка. А я мог бы зайчиком, хоть седьмым от начала…

— Ты, Боря, не мог бы! — обрывает с другого столика Тюрин. — Зайчик — серьезная роль. Надо же все-таки взвешивать свои возможности, нельзя же так зарываться!..

— А в связи с чем вас потянуло в зайчики? — интересуется Элла Эрнестовна.

— А в связи с закрытием театра! — Боря удивленно поднял брови. — Товарищи, вы что, с Тибета?.. Читали последнее интервью нашего главного в английской газете «Гардиан»?

— Мы «Гардиан» не выписываем! — гордо сообщает жена Тюрина.

— Вы еще скажите, что и Би-би-си не слушаете! — Боря пытается привлечь внимание сидящих за другими столиками. — А я слушал. Случайно. Всего не разобрал, но смысл у них такой: министерство культуры — говно, управление — само собой говно, и вообще все начальство — говно!..

— Яркая мысль! — индифферентно констатирует Элла Эрнестовна.

— Но самое-то интересное, — продолжает Боря, — он там и нас приложил. Артисты, мол, ленивые, невежественные, лишены, мол, гражданского чувства. За точность не поручусь, но в целом примерно так…

— А что вы имеете возразить? — печально спрашивает Андрей Иванович. — Такое уж мы племя!..

С грохотом летят на пол столовые приборы и тарелки, и над одним из соседних столиков вырастает разъяренная Сима.

— Где это ты слышал, подонок? — слова ее обращены к Боре, но тот благоразумно делает вид, что увлечен едой. — Ну кого вы слушаете? Он же платный стукач, а вы тут развесили уши!

— Ну пошло-поехало, — вздыхает жена Тюрина. — Тронули какашку!

— Сима, окстись! — Федяева вмешивается в разговор, как всегда вовремя, ибо безошибочно чувствует, когда наступает заветная минута воспитывать и определять. — Ты что, полоумная? Человек не сам это придумал, а слышал по радио!