— Сорок и два?
Потом повелительно сказала, чтобы мы сидели совсем тихо в другом конце комнаты, а сама подошла к Женькиной кровати.
Петя показал ей на градусник:
— Вот. Мы нарочно до вас не стряхивали.
Она посмотрела на градусник, потом на Женькино несчастное лицо и взяла его левую руку.
Подержала в своей, отпустила.
— А ну-ка, сядь.
Потом началось:
— Дыши. Не дыши. Покажи язык. Дайте ложку.
Все это она умела как настоящий доктор. Но сумеет ли она правильно поставить диагноз? — вот в чем вопрос.
Выслушала Женьку, достала из чемоданчика свой градусник и сама Женьке поставила.
А потом — к письменному столу и сразу вынула вечное перо и стала быстро-быстро писать, сначала у себя, фамилию, какая школа и все такое, а потом, видим — за рецепты принимается.
— Малярия, должно быть? — не то спросил, не то подсказал Петя. — Моему папе акрихин давали.
Андрюша сказал:
— Должно быть, придется сделать анализ на тиф?
Мне очень хотелось напомнить ей про менингит и про скарлатину, ведь при этих болезнях тоже бывает очень высокая температура.
Но докторша уже кончила писать.
— Если завтра и послезавтра температуры не будет, сказала она, — во вторник пусть придет ко мне на прием. А если поднимется вызовите меня в понедельник. А это — лекарство. Таблетку на ночь.
Это был даже не рецепт, а просто на бумажке написано: «Аспирин».
Так ведь это же дают просто при обыкновенном гриппе? — удивился Петя.
— А у него и есть просто обыкновенный грипп, — хладнокровно сказала докторша.
Подошла к Женьке и протянула руку:
— А ну-ка, снимай.
Женька, боясь взглянуть, подал ей градусник.
Она совсем даже невнимательно на него посмотрела и записала у себя.
— Сколько? — пискнула Люся.
— 37,2.
Мы так и ахнули.
Докторша уложила к себе в чемодан градусник и все свои бумажки и трубки. Потом выпрямилась и очень строго на нас посмотрела.
В эту минуту она даже как-то сразу постарше стала. И уже была похожа не на мою сестру Зину, а на нашу учительницу Марию Павловну.
— А теперь, ребята, скажите мне: что вы сделали с градусником?
Мы даже испугались, признаться.
Петя ответил за всех:
— Ничего не делали.
— Они мне его ставили, — слабым голосом поддержал нас Женька. Еще бы не быть слабым после такой громадной температуры почти нормальная!
— Он очень хорошо держал, — смело сказала маленькая Люся, — только очень долго. Сначала перед бульоном пять минут, а после бульона почти полчаса. Может быть, поэтому так поднялось?
— Постойте, — сказала докторша. — Какой бульон?
Петя, очень расстроенный, спросил:
— Вот они говорят, что это от мясного бульона поднялась у него температура. Они сидели, в лото играли, Женька был такой веселый… А как съел бульон, стал градусник додерживать…
— Погоди, — опять сказала докторша и вдруг перестала быть похожей на строгую учительницу Марию Павловну и опять напомнила чем-то сестру Зину. Что-то у нее забегало такое в глазах.
Вы ему сюда бульон подавали?
— Да разве может так от бульона подняться? — с отчаянием спросил Петя.
— Может, — серьезно ответила докторша, — если бульон был горячий. Вы скажите спасибо, ребята, что градусник больше сорока двух не показывает, а то закипел бы ваш больной вместе с бульоном!
Теперь мы все смотрели на стул, на котором одиноко лежал Женькин градусник, как раз рядом с тем местом, куда Петя ставил тарелку с горячим бульоном — на салфетке от нее даже круглый след остался.
Женька засмеялся первый и сел на кровати, бодро поджав под себя ноги.
Было уже совсем тепло.
Все было такое новенькое и яркое. Каждый одуванчик сиял в траве, как маленькое желтое солнышко.
Даже старые скамейки в сквере, подражая молодым весенним листочкам, стали снова ярко-зелеными, липкими и пахучими. Белые пышные облака были похожи на взбитые сливки. Казалось, что большая и добрая волшебница взбивает их в своей великанской миске, где-то совсем недалеко — может быть, просто на крыше одного из высоких домов в центре города.
А когда белые сливки поднимутся в миске высокой горой, волшебница подхватывает их огромной деревянной ложкой и осторожно, чтобы не осели и не раскапались, пускает их плыть по синему небу. И были эти облака несомненно сладкими на вкус, холодноватыми и плотными на ощупь.
О сладком, холодном и плотном Алеша думал, разумеется, потому, что держал в руках только что купленную порцию сливочного мороженого.
Алеша остановился на углу широкого тротуара и осторожно отогнул блестящую бумажку.
Вот оно сияет на солнце. Оно только немножко пожелтее облаков…
Нельзя же есть сразу, нужно сначала налюбоваться досыта… Но не слишком долго можно любоваться: тепло от руки проходит через тонкую бумажку, и мороженое начинает подтаивать снизу…
Алеша надкусил его — не зубами, а губами — и втянул в себя первый глоток. Об этой минуте Алеша мечтал с самого утра. И вот наконец эта минута наступила.
Блаженный холодок спускается в горло… все ниже и ниже и останавливается где-то недалеко от сердца.
Весна… молодая травка… ласковое солнце… ни одной тройки за всю неделю… спокойная совесть… сливочное мороженое… — это было настоящее счастье!
Вот уже отъедена половина… теперь, пожалуй, две трети… три четверти…
Наконец остался кусок, над которым Алеша задумался: разделить ли его еще на две части или, наоборот, роскошным образом глотать сразу? Потом можно будет еще облизать бумажку…