Избранные произведения писателей Дальнего Востока - [212]

30 июля. Ясно.

К вечеру муж пошел в больницу Куисики. По возвращении он рассказал, что у Ясуко температура 37 градусов, вечером были сильные боли, сегодня, в двенадцать часов она проглотила таблетку сульфадиазина и будет принимать это лекарство по одной таблетке через каждые четыре с половиной часа. Муж разрезал на части персик, который принес с собой, и дал Ясуко. Она кусала как-то странно— не передними зубами, а боковыми. Оказалось, что передние шатаются даже от прикосновения языка. Муж спросил у доктора, почему у Ясуко совсем пропал аппетит. Доктор ответил, что главное сейчас не в еде, а в том, чтобы регулярно принимать сульфадиазин. Нарывы никак не проходят.

После обеда внезапно начался шквалистый ветер. Зашла жена владельца мельницы. Сказала, что решила проведать нас, узнать, как мы чувствуем себя в такую погоду. С погоды она перевела разговор на лучевую болезнь и между прочим упомянула, что у доктора Хосокава есть двоюродный брат, доктор медицины, который находился в Хиросиме, когда была сброшена атомная бомба. Все тело у него было обожжено; в ранах на щеке и ухе завелись черви; они сожрали даже мочку правого уха. Пальцы на одной руке срослись, так что он не мог ими даже пошевелить. Он сильно похудел. Сколько бы под него ни подкладывали подушек и матрасов, ему все казалось жестко, ломило кости. Был момент, когда он перестал дышать, и все думали: это конец. Но доктор Хосокава сам ухаживал за своим двоюродным братом, и в конце концов вылечил, и теперь он вполне здоров.

Сразу после ухода мельничихи приехал отец Ясуко. Он сказал, что все расходы по содержанию дочери в больнице хочет оплатить из денег, выделенных ей на приданое. Муж был оскорблен этим предложением, но не сказал ни слова. Он стоял, уставившись в пол и скрестив на груди руки».

Глава XVIII

Ухаживая за племянницей, Сигэко переутомилась. У нее начались головокружения, сильные боли в сердце. Пришлось нанять сиделку для Ясуко. Договорились, что по нечетным дням ее будет посещать Сигэмацу, а по четным — отец Ясуко.

С середины августа потянулись на редкость жаркие для здешних мест дни. Состояние Ясуко казалось безнадежным. Она жаловалась на звон в ушах. Пропал аппетит. Стоило прикоснуться гребнем, как волосы лезли целыми пучками. Десны распухли и кровоточили. Доктор Куисики заподозрил, что у нее развивается перидонтит. Он испробовал реакцию Манту, несколько раз брал кровь на анализ и повторно назначил сульфадиазин по одной таблетке каждые четыре с половиной часа.

Лекарство было то же самое, которое она принимала на второй день пребывания в больнице.

— Почему мне снова дают эти таблетки? — спросила Ясуко.

— Так надо, — ответил Сигэмацу.

Сиделка рассказала ему с глазу на глаз, что Ясуко раз в день испытывает острые приступы боли — такой невыносимой, что ей кажется, будто она не выдержит. Приступы обычно начинаются глубокой ночью.

Ясуко была худа как щепка, ее сухие горячечные губы стали одного цвета с кожей — бледно-синие. Ногти приобрели землистый оттенок.

Как-то Сигэмацу попросил ее открыть рот и увидел, что верхние резцы исчезли, от них сохранились только корни. В течение нескольких дней они шатались, а потом надломились посередине. Из распухших десен продолжала сочиться кровь. Полоскание борной не приносило никакой пользы. Стоило Ясуко сжать губы, как через некоторое время между ними вспенивалась узкая кроваво-красная полоска.

На ягодицах появились два новых нарыва, которые соединились между собой наподобие тыквы-горлянки. Шесть предыдущих врач вскрыл, однако места разрезов не заживали, и сквозь них виднелось красное мясо, словно мякоть треснувшего спелого арбуза. Кожа вокруг нарывов стала черно-синей, как при заражении. Обо всем этом Сигэмацу рассказала сестра, когда провожала его по лестнице. Все попытки предпринять что-нибудь оканчивались безуспешно. Даже у главного врача не удалось выяснить ничего определенного.

— Анализы неблагоприятные, — сказал главный врач. — С кровью что-то непонятное. В микроскоп видны какие-то мельчайшие тельца, но что это за тельца — определить невозможно. Красных кровяных шариков вдвое меньше нормы... Возможно, — добавил он, — эти мельчайшие тельца — деформировавшиеся лейкоциты, но почему-то их чересчур много.

Сигэмацу понял из всего этого, что врачи бессильны помочь Ясуко. Он не хотел больше выслушивать медицинские термины, которые внушали ему непреодолимый страх и усугубляли чувство вины перед Ясуко. Ведь причиной ее болезни был не только черный дождь. Сигэмацу не забыл, как они втроем пробирались сквозь груды пепла и еще не остывшие развалины, ползли от моста Аиои до квартала Сакан-тё и как Ясуко поранила себе левый локоть. Вполне возможно, что через эту рану и произошло заражение. Говорить об этом поздно. Но, конечно, не надо было вести женщин сквозь пылающий город к фабрике в Фуруити. Попроси он тогда начальника отдела Сугимура, разумеется, тот приютил бы Ясуко на два-три дня. Что ни говори, зря пригласил он Ясуко в Хиросиму. Как теперь искупить вину?

Вскоре Сигэмацу получил от Хосокава письмо и объемистый пакет.

«Уважаемый господин Сигэмацу, — писал главный врач, — позвольте поблагодарить Вас за вяленую форель, которую Вы так любезно мне подарили. Я внимательно изучил Вашу просьбу. И вот мои выводы.