Избранные произведения - [12]

Портков схватить с собой с камзолом не успела,

Вскочила на кровать, а тот уже вошел,

Мерещатся ему и п́орты и камзол;

Приближился потом как бешеный к постеле,

Увидел на полу камзол он в самом деле,

И также видит он лежащие портки.

«О небо! — закричал, — здесь в доме мужики!»

Приспичивает он ее в сем деле тесно,

Кричит: «Живут ли так, моя голубка, честно?

Какой я у тебя увидел здесь мундир,

На то ль над вами здесь поставлен командир,

Чтоб только вы его словами лишь ласкали?

А ночью спать с собой сторонних допускали?

Позору я себе такого не хочу,

Я первую тебя бато́жьем укрочу».

Она туда-сюда хвостишком помотала,

Подъехала к нему и тотчас уласкала;

Уже мой командир пред бабою погас,

Утихнул и закис, как будто ячный квас;

Хотя он постегать ей спину и ярился,

Однако ж наконец с старушкой помирился;

Тут не было меж их Гимена и любви,

И также пламени в застылой их крови,

Но им и не было большия нужды в этом,

Затем что не зимой сие уж было, летом,

Они между собой спокойствия делят,

Без жару старички друг друга веселят.

Уж стала заживать ее любовна рана,

Когда ей командир стал другом из тирана.

Хотя прошло еще тому не много дней,

Как отбыл от сея Дидоны прочь Эней,

Но оная не так, как прежняя, стенала

И с меньшей жалостью Елесю вспоминала;

Она уже о нем и слышать не могла,

Портки его, камзол в печи своей сожгла,

Когда для пирогов она у ней топилась,

И тем подобною Дидоне учинилась.[39]

Песнь четвертая

Уж Феб чрез зодиак Близняток проезжал,[40]

Когда мой Елисей от бабушки сбежал,

Хотя и редкие из низкой столь породы

Любуются красой приятныя природы,

Но сей, как в малом том Парижце побывал,

Он мыслил инако и инак рассуждал:

Он знал уж, например, что в свете есть амуры,

Что постоянные одни лишь только дуры;

Он знал, как надобно к кокеткам подбегать,

Он знал, как надобно божиться им и лгать;

Когда ж бы побывал в великом он Париже,

Конечно б был еще к дурачеству поближе.

Но шутка ль и в прямом Париже побывать,

Чтоб только на одни безделки позевать

И только высмотреть живущих в оном моды,

Не тщася рассмотреть их пра́ва и доходы;

Узнать, чем Франция обильна, чем скудна

И без других держав пробудет ли одна?

Какие ремесла, какие в ней науки?

Но ездят щеголи туда не ради скуки.

А если весело там время проводить,

Так должно по домам кофейным походить,

Узнать, в какие дни там зрелища бывают,

Какие и когда кафтаны надевают,

Какие носят там тупеи и виски,

Какие тросточки, какие башмаки,

Какие стеклышки, чулки, манжеты, пряжки,

Чтоб, выехав оттоль, одеться без промашки

И тем под суд себе подобным не подпасть,

Умети изъяснить свою бесстыдно страсть,

Вертеться, вздор болтать по самой новой моде,

Какая только есть во ветреном народе.

Подобно и ямщик сим ум свой навострил:

С манерными он сам манерно говорил.

Коль женщина б каким вертушкой ослепилась,

Елеся бы сказал: «Она им зацепилась»,

А если бы он сам за кем таскаться стал,

Он множество бы слов манерных наболтал,

Которые когда б не очень тут приличны,

Так это оттого, что слишком политичны.

И как об нем уж кто теперь ни полагай,

А он теперь совсем ученый попугай.

Уже пленил свой дух ямщик весны красами,

Пошел ко Питеру не улицей, лесами,

В которых множество росло тогда грибов,

И он бы набрал их хоть десять коробов;

Но не было при нем и маленькой плетюшки,

Затем что наскоро он отбыл от старушки,

Оставя у нее и собственный убор;

Он и́дет, веселя природою свой взор,

А солнце уж тогда с полудни своротило

И луч умеренный на землю ниспустило,

И так уж ямщика не очень больно жгло;

Там воды ясные, как чистое стекло,

Между зелеными кустами извиваясь,

То инде меж собой в един ручей сливаясь,

Как сонные в брегах излучистых текли

И образ над собой стоящих древ влекли,

И роза и нарцисс себя в них также зрели;

Там слышатся везде пастушески свирели,

Которы стерегли овечек от зверей;

Там также слышался приятный соловей,

Который, пленник став прекрасныя Венеры,

Высвистывал любовь чрез разные манеры;

Тут стука не было от дятловых носов,

И также не было там филинов, ни сов;

Казалось, что тут вся природа отдыхала,

Одна лишь горлица о милом воздыхала,

Которого в тот день лишилася она.

Елеся молвил тут: «Вот так моя жена,

Я думаю, меня теперь воспоминает,

И будто горлица о мне она стенает.

Хотя она без кос, но мне она мила», —

Такую мысль ему та птица родила.

Он лег на бережок под ветвия зелены,

Желая тем свои спокоить томны члены,

Возлег и скоро он на нем тогда заснул;

Но криком женским быв встревожен, воспрянул,

И се — увидел он сквозь связь кустов сплетенну

Бегущу женщину к нему окровавленну;

Она была собой изрядныя красы;

Расстеганная грудь, растрепанны власы

Довольно бедствия ее предвозвещали

И долго размышлять его не допущали;

Потом ямщик узрел бегущих двух мужчин,

И уж касается одежд ее один,

Другой кричит: «Постой! от нас ты не избудешь

И нашей жертвою сей день, конечно, будешь».

Тогда Елеся, быв подвигнутый на гнев,

Стал легок, яко конь, а силен, яко лев:

Встает и, бывши сам невидим, нападает;

Подобно как орел на птицу налетает,

И вдруг озорнику такой влепил удар,

Что разом кинуло в озноб его и в жар;

Другому дал тычка в живот своим коленом,

От коего он пал, как будто бит поленом;

Потом ударов им десяток рассовал;

Хотя он не был врач и также коновал,