Избранные произведения - [11]

Подвинулся и дал ей место на кровати.

Но только он наверх блаженства возлетел,

Как грозный командир во дверь идти хотел;

Толкает тростию и настежь отворяет,

Елеська наверху блаженства обмирает

И с оного тотчас как бешеный скочил.

Об этом командир худое заключил

И стал допрашивать Елеську очень строго:

«Отколе ты пришла, одета столь убого?

И для чего тебя в моем реестре нет?

Скажи, голубушка, откуда ты, мой свет?»

Тогда не знал он, что на это отвечати,

Хоть не было на рту замка и ни печати;

Однако ж Елисей, потупяся, молчит,

А командирина шурмует и кричит.

Начальница себя от бедства избавляет,

С учтивостью сему герою представляет,

Чтоб он не гневался напрасно на нее,

Что видит пред собой племянницу ее,

Которая пришла сей день к ней только в гости,

Но, опасаяся людей лукавых злости,

Не смела поздно так домой она отбыть,

Затем чтоб жертвою насильствия не быть,

И что зачем он сам столь поздно к ней приходит?

Такими петлями свой след она отводит.

Но командир ее не внемлет льстивых слов,

За это он хотя в удавку лезть готов,

Что речь ее пред ним единые обманы;

Обыскивает все у девушки карманы,

Не приличится ли виновною она:

В карманах не было у девки ни рожна,

И не было того, что б можно счесть за кражу;

Однако ж он велел отвесть ее под стражу.

Возможно ли сие постигнути уму?

Елеська через день попал опять в тюрьму,

И в этой бы ему не быть уже без казни,

Когда бы Вакх к нему не чувствовал приязни.

К Зевесу он; Зевес Ермия нарядил,

Чтоб паки он его от уз освободил.

Сей тотчас прилетел к нему, несом как ветром,

Но был уже Ермий одеян петиметром:

Высокая тупе, подправлены виски;

Уже он снял с себя капральские уски,

И также не был он одеян и колетом;

Ермий со тросточкой, Ермий мой со лорнетом,

В который, чваняся, на девушек глядел.

Тогда на ямщика он шапочку надел;

А дар в себе такой имела шапка эта:

На чью бы голову была она ни вздета

И кто покроется покровом лишь таким,

Исчезнет абие и будет невидим.

И тако, быв покрыт покровом сим, Елеся

Вторично в комнату к начальнице принесся

И с нею целу ночь в забавах проводил.

Меж тем уж утра час девятый приходил,

Когда разгневанный любовник пробудился

И арестованной колодницы хватился;

Тогда в глазах его блистали гнев и месть.

Велит немедленно к себе ее привесть;

Но караульные ее не обретают

И девку мнимую ушедшею считают.

Сержант ко своему начальнику бежит

И весть ужасную сказать ему дрожит,

Однако ж наконец побег ее доносит,

А строгий командир кафтан и шпагу просит.

Лишь только выбежал, одевшися, во двор,

Вскричал тотчас: «К ружью!», велел ударить в сбор.

«Кто девку упустил, на чьих часах то было?» —

Кричит и всякого толкает в ус да в рыло.

Однако ж, сколько он кого ни истязал,

Служивый ни один того не показал,

Кто выпустил ее и где она девалась.

Хоть с домом девушка отнюдь не расставалась,

Но думают, что сам ее лукавый бес,

Укравши на себе, из дома вон унес.

Итак, весь оный шум окончен сей войною:

Сержант отдулся тут за всех своей спиною,

Хотя и не был он нимало виноват,

Лишь грешен разве тем одним, что он сержант.

Елеся между тем в забавах пребывает

И шапки с головы отнюдь не скидавает,

Не видимый никем под чудным сим шатром,

Выходит иногда он вон и из хором;

Гуляет, пьет и ест, в том доме и ночует,

А командир его не видит и не чует.

Но наконец уж он наскучил сим житьем,

Хотя доволен был он пищею и всем;

Но Вакх вселил в него уйтить оттоль охоту

И делать на него возложенну работу,

Дабы откупщиков немного пощунять;

А Елисей сие был мастер исполнять.

Во время сна сея несчастныя старушки

Оставил Елисей постелю и подушки,

Оставил он свои и по́рты и камзол,

Оставил и ее во сне, а сам ушел.

Лишь только поутру начальница проснулась,

Зевнула и на ту сторонку обернулась,

На коей Елисей возлюбленный лежал,

Ан след уже простыл, любовник убежал.

Подушку хвать рукой, нашла подушку хладну;

Подобно так Тезей оставил Ариадну

И так же изменил любовнице Эней,

Как сделал со своей старушкой Елисей.

Собрав остаток сил, собрав всю крепость духа,

Сначала думала несчастная старуха,

Что с нею Елисей нарочно пошутил

И что из комнаты он вон не выходил;

Встает и по углам как бешеная рыщет,

По стульям, по столам его руками ищет;

Но как ни су́ется, Елеси не найдет,

Упала на кровать, вскричала: «Ах мой свет!

Куда, Елесенька, куда ты отлучился?

И где обманывать людей ты научился,

Что ты и самое меня тем превзошел,

Куда, Елесенька, куда, мой свет, ушел?

Где скрылся от меня и где ты пребываешь?

Или ты у какой негодной обитаешь,

Которая, собой пленив твой нежный взор…»

Старухе между тем хотелося на двор;

Она трепещущей рукою таз достала

И только исполнять свою лишь нужду стала,

Узрела на полу и по́рты и камзол.

«Теперь я чувствую, — вскричала, — сколь ты зол!

Ты пуще мне тоски и бедствия прибавил,

На что ты по́рты здесь, на что камзол оставил,

Или на то, чтоб я была обличена?

Не сам ли в том тебя наставил сатана!

Ну, если командир зайдет сюда дозором,

Не скроешь этыя ты рухляди пред взором,

Который ежели захочет примечать!

И что пред ним тогда я буду отвечать?

Не ясная ли мне последует улика?

Хоть как ни рассуждай, напасть моя велика!»

Когда она сие в печали вопиет,

Ан глядь, уж командир к ней в комнату идет;

Она тут затряслась и вдруг оторопела,