Избранные произведения - [13]

Но выпустил из них немало лишней крови.

Подбил им обои́м глаза, скулы́ и брови.

Но как он их щелкал, сам быв им невидим,

Чрез что помстилося[41] буянам обои́м,

Что будто подрались они с собою сами;

Схватилися, и ну меняться волосами,

Друг друга в рыло бьют и тычут по носкам;

Досталося щекам, затылкам и вискам;

То вдруг расскочатся, то вдруг опять сопрутся,

Как будто петухи задорные дерутся;

Так бились меж собой сии озорники:

Трещат их волосы, кафтаны, кушаки.

Я мню и о тебе, исподняя одежда,

Что и тебе спастись худа была надежда.

Но наконец у них дошло и до того,

Не знаю, не́ драли они бы тут чего;

Досталося всему, и так они избились,

Что будто пьяные без чувства повалились.

Тогда ямщик мой тут промедлить не хотел,

Он с женщиной от них проворно улетел!

О радостный восторг! куда он духом всходит!

Ямщик в сей женщине жену свою находит.

Услуга днесь твоя, ямщик, награждена:

Ты спас молодушку, а в ней твоя жена!

Невинность часто рок от бедствия спасает,

А добродетель верх над злобой получает.

И тако наконец ямщик жену узнал,

Он, снявши шапочку, ее поцеловал.

Тогда весь плач ее на радость обратился.

«Не с неба ль, — мнит она, — мой муж ко мне скатился?»

Но он ей бывшее с собою рассказал

И повелительно ей тоже приказал,

Дабы она ему взаимно объявила,

Какая занесла ее в тот случай сила

И за собой каких воров она влекла?

Она заплакала, вздохнула и рекла:

«Как только от меня ты в Питер отлучился,

Тогда со мною весь несчастья верх случился:

Твой брат не стал меня в дому своем держать,

И я принуждена к тебе сюда бежать,

И наконец когда я в Питер дотащилась,

Тогда моя мошна совсем уж истощилась;

Пришла в Ямскую я, тебя в Ямской уж нет,

Все мнили о тебе, что умер ты, мой свет,

А я осталася вдовою горемышной;

Пристанищем моим мне стал завод кирпишной.

У немца тамо я в работницах жила;

И может быть, чтоб тут я счастлива была,

Когда б его жена не столь была брюзглива,

А больше этого она была ревнива;

Но барин был ко мне как к ниточке игла:

Однажды вечером, как спать уж я легла,

А барин тихо встал со жениной кровати,

Пришел ко мне и стал по-барски целовати.

Проснулася жена, потом рукою хвать,

Ан стала бе́з мужа пустехонька кровать.

Мы с ним лежим, а та с своей постели встала

И нас в другой избе лежащих с ним застала.

Подумай, муженек, к чему бы ревновать,

Что муж ее пришел меня поцеловать?

Ведь он еще чрез то нисколько сделал худа,

Что кушанья того ж поел с другого блюда.

Он начал было тут жену свою ласкать,

А та взбесилася и ну меня таскать;

Как бешеная мне она глаза подбила

И в полночь самую меня с подворья сбила.

Пошла я, а за мной пошла моя напасть;

Боялась очень я в полицию попасть,

Однако же сея беды не миновала,

Попалася в нее и тамо ночевала,

Но случай вдруг меня пречудный свободил;

Не знаю, кто меня в кафтан перерядил,

И тако поутру, мне выбив палкой спину,

Пустили из нее на волю как детину…»

Елеся у нее тут речи перебил:

«Ах, жонушка! я сам в ту ночь в полицьи был;

Так выпущена ты в моем оттоль кафтане,

Затем что я и сам вон вышел в сарафане,

Но только кто меня одел в твой сарафан,

Не знаю, для того что был я очень пьян.

Потом в Калинкином я доме очутился,

В котором весь я пост великий пропостился».

На то ему опять рекла его жена:

«Когда я из тюрьмы была свобождена,

Не знала, где в мужском деваться мне кафтане;

Пошла и пробыла ту ночь в торговой бане;

Потом я перешла жить в дом к секретарю,

Которого еще поднесь благодарю:

Приказного казна на всякий день копилась,

А с тем и жизнь моя по радостям катилась.

Но вдруг несчастие навеяло на нас,

Когда о взятках в свет лишь выпущен указ,[42]

Которым разорять людей им запрещали,

А казнь преступникам строжайшу обещали;

Тогда к поживкам он уж средства не нашел,

Доволен прежним быв, в отставочку ушел,

С хищением своим и с Питером расстался,

Затем что на себя не очень полагался.

А я сегодня, встав почти с зарею вдруг,

Попалася на сих мошенников я двух.

Они мне давеча навстречу лишь попались,

Взглянули на меня и тотчас приласкались;

Хотели для житья мне место показать.

Но нечего тебе мне более сказать,

Ты видел их самих намеренье безбожно,

От коего бы мне избегнуть невозможно,

Когда бы от него не ты избавил сам,

И тако я должна тебе и небесам».

Когда бы Елисей не светский был детина,

Так много бы труда имела тут дубина,

Которою бы он хозяйку пощунял;

Но он уже как весь поступок светский знал,

Словесный выговор он ей употребляет

И более ничем ее не оскорбляет,

Спросил лишь у нее: имеет ли пашпо́рт,

А та его впреки: «Зачем, мой свет, без порт?»

И оба как они друг другу изъяснились,

Скорее, нежель бы кто думал, помирились.

С пашпо́ртом он велел немедля ей идти

По прямо бывшему ко Питеру пути

И тамо ей велел в Ямской хотя пристати,

Дабы возмог ее со временем сыскати,

А сам, простяся с ней, остался в том леску,

Где думал утолить и ревность и тоску,

Которые его тревожили безмерно,

Что сердце женино ему не очень верно,

Хотя он сам вовек не спускивал куме;

Однако ж у него всё немец на уме.

Когда мой Елисей о немце размышляет,

В то время Вакх к нему Силена посылает,

Дабы он утолил Елесину тоску,

Отведши прямо в дом его к откупщику,

Который более был всех ему досаден,

А Елисей и пить и драться очень жаден.

Уже его Силен за рученьку берет