Избранные новеллы - [13]

— Как далеко зашла ночь, доктор Газалла?

— Ваше Высокопреосвященство, соборные часы совсем недавно пробили одиннадцатый час.

— Одиннадцатый час, — повторили из подушек. И, без перехода:

— Как поздно уже. А когда вы прибыли?

— Часа тому примерно четыре назад, Ваше Высокопреосвященство.

— И вы не поспешили к Нам? Вы были у Эль Греко?

Холодным и твердым голосом Газалла утвердительно ответил на этот вопрос.

И снова кардинал, без всякого перехода:

— Согласны вы исцелить Нас или нет?

Газалла не глядел на кардинальское ложе, он глядел прямо перед собой, словно находясь под открытым небом. И голосом, словно пришедшим из дальней дали, он проговорил:

— В Вальядолиде Ваше Высокопреосвященство сделало выбор в пользу справедливости.

— Как только Нас излечат, Мы снова станем слугой справедливости.

В покоях слышалось лишь дыхание Газаллы, который потирал крылья носа, дыхание же больного оставалось спокойным, как и всегда.

— И сии слуги справедливости ожидают встретить в своих врагах слуг милосердия?

Голос Великого Инквизитора приобрел чуть язвительную окраску:

— Так Мы и предполагали: вы не желаете Нас исцелить, вы не хотите подвергнуть Нас поношению, ответив справедливостью на милосердие. Мы благодарим вас.

— О, эта ваша справедливость, — с присвистом вырвалось из Газаллы, — когда самой молодой из вальядолидских дам минуло шестнадцать лет.

— Не шестнадцать, а пятнадцать лет было маленькой донье Елене, — поправил его кардинал, — и она оказалась много упрямее, чем ваш брат. Мы и по сей день видим ее перед собой. Поймите, у кого хватает силы, чтобы сделать выбор между послушанием и костром, опасен ровно в той степени, в какой труден предлагаемый выбор.

— Правдивые слова, — улыбнулся Газалла, — но неужто Святая инквизиция полагает, будто, сжигая тело, можно сжечь и голоса?

— Мы будем сжигать тела всякий раз, когда будем слышать голоса, опровергающие истину. В остальном же Нам ведомо, до какой степени огонь содействует очищению. Костры инквизиции станут маяками истины, ибо голоса улетучиваются вместе с телами, о чем свидетельствует опыт Святой инквизиции.

Кардинал говорил, ненадолго умолкая, глаза у него были закрыты. Взгляд Газаллы молнией пробежал по лицу спящего.

— Данный опыт Святой инквизиции противоречит опыту Святой церкви, рассеивающей свои семена из крови мучеников.

— Кровавые свидетели есть только у церкви. — И кардинал открыл глаза, оперся на локти и вытянул шею в сторону Газаллы; взгляд его глаз, лишенных очков, вдруг утратил концентрацию, они кругло таращились, словно прорези маски, сквозь которые смотрит некто скрытый, некто чужой.

Газалла встал.

— Ужели только у церкви, Ваше Высокопреосвященство? — Он почувствовал, как в уголках его губ скапливается ядовитая слюна, как ужас и ярость мешаются у него на языке, однако он лишь сглотнул и спокойно продолжал: — Я Вас вылечу. Человек, подобный Вам, должен все время получать от церкви все новые и новые отсрочки, пока сам от них не откажется.

Великий Инквизитор улыбнулся:

— Церковь не потеряет Испанию.

Газалла поднял одеяло, укрывшее больного.

— Филипп мертв, — промолвил он и провел рукой по пылающему телу больного.

— Короли умирают не вовремя, — продолжал кардинал, не глядя на поведение врача.

— Да, каждый человек нужен церкви лишь покуда он жив, — отвечал Газалла.

Ниньо де Гевара закатил глаза и смежил веки. Руки он опустил на простыни.

— Хорошо бы подобное равнодушие церкви наполнило и руки врача, придавая им уверенность. — Он слабо улыбнулся и чуть погодя продолжал: — Ваши руки ненавидят Наше тело, Мы это чувствуем.

— Вот моя ненависть и вылечит Вас, — ответствовал Газалла твердо и равнодушно, затем он кликнул прислужника и велел тому приготовить горячие компрессы из льняного семени.

Сам же он начал готовить лекарства. Склянки и мензурки тихо дребезжали, жидкость смешивалась.

Когда прислужник вышел, доктор Газалла подошел с приготовленным напитком к ложу больного. Кардинал благословил чашу и осушил ее залпом, громкий глоток наполнил покои, и еще горечь, поднимавшаяся из его рта и пустого бокала.

— Благородных врагов надлежит искать человеку, — сказал он и вытянулся на своем ложе. — Пусть придет капеллан, чтобы прочесть вечернюю молитву. Но доктор Газалла тому воспротивился. Он собирался сам бодрствовать над постелью спящего больного.

— А разве Мы уснем? — спросил Ниньо де Гевара. Что он имел в виду: позволит ли боль ему уснуть? Или, может, что-нибудь другое?

Капеллан приблизился к одру больного. Рука поверх красного одеяла сделала слабое движение, собственно, не вся рука, а только пальцы.

— Дон Консалес, если Нам предстоит умереть этой ночью, то умрем Мы от Нашего желчного пузыря, от Нашей болезни, вполне естественной смертью. Вы поняли? Капеллан кивнул. — А теперь оставьте меня с доктором Газаллой.

Капеллан на цыпочках вышел. Дверь должна была бесшумно за ним затвориться, но в самую последнюю минуту бесшумно не получилось, раздался глухой удар, собственно, громкий лишь для этого места.

Доктор Газалла задул несколько свечей, осталась лишь свеча над изголовьем; больному она не мешала, она стояла позади него, она стояла над ним, по размерам свечи можно было отсчитывать течение ночи, не прибегая к помощи часов.