Избранные новеллы - [12]

Кардинал надел очки и коротко, испытующе глянул на Эль Греко.

— У вас невыспавшийся вид, — сказал он и вздохнул, оглаживая рукой свое тело, скрытое под одеялом. Лицо у де Гевары было желтое, как шафран, а глаза — небесно-голубые, отличное настроение, — подумал Эль Греко, после чего произнес:

— А у Вашего Высокопреосвященства вид еще более невыспавшийся.

Кардинал согласно кивнул:

— Нам нужен врач. В Севилье плохие врачи.

— Вы им не доверяете? — спросил Эль Греко. Потом он обхватил руками колени, чтобы так, наклонясь, задержать в глубине своего тела скрытую усмешку.

Очки кардинала сверкнули, кроме очков, ничего не было видно.

— Мы сказали, что в Севилье плохие врачи, вы знакомы с хорошими врачами, кого бы вы посоветовали Нам?

Эль Греко закрыл рукой глаза. Что это все значит? Он все время держал в уме одно и то же имя. Вот когда это имя проникло в него, он и закрыл рукой глаза, а сам думал: Газалла, думал про мертвого и про живого, про врача и про доктора теологии, про братьев Газалла думал он, про обоих сразу.

— Его католическое Величество незадолго до своей смерти призвал к себе в Эскориал доктора Газаллу.

Без малейшей паузы кардинал спросил:

— Вы знаете доктора Газаллу?

Эль Греко кивнул:

— Мы друзья.

И оба они, каждый со складкой между бровями, долго глядели друг на друга.

Наконец кардинал заговорил:

— Мы тоже думали про доктора Газаллу. У этого семейства умные и непокорные головы.

И потом, сняв очки с глаз и медленно стянув петли с ушей, он откинулся назад, вздохнул, подал Эль Греко свои очки, с тем чтобы Эль Греко положил их на столик.

— Пригласите ко мне доктора Газаллу, — спокойно промолвил он, — а через несколько недель снова посетите меня.

По письму Эль Греко Газалла немедля явился в Севилью. Когда Эль Греко бесцельно мерил шагами Соборную площадь, ему послышался в полуденной тишине стук копыт, он обернулся и увидел всадника. Он увидел его со спины и по складкам плаща на узких, высоких плечах узнал друга.

— Газалла, — тихо окликнул он, и окликнутый, заслышав свое имя, остановил коня.

Они стояли перед французской пекарней, а всадник успел проголодаться, но он не замечал ни аромата свежего хлеба, ни наперченного паштета, он лишь внимал шепоту Эль Греко — из-за проходивших мимо людей они должны были говорить шепотом. Газалла внимательно слушал и разглядывал при этом запыленные кружева своей сорочки, что торчали из-под рукавов плаща. Потом он медленно оборвал кружева и бросил их на дорогу.

— Не следует ли мне теперь испытывать страх из-за той чести, которую оказывает мне Великий Инквизитор?

Тут Эль Греко заговорил громче:

— Самое главное, не оказывайте ему чести, испытывая страх перед ним.

На это Газалла ответил очень тихо:

— Верно, потому что он доверил мне свою жизнь.

Но уж на это Эль Греко не пожелал отвечать среди Соборной площади, он увлек его за собой и заговорил лишь у себя в келье:

— Не так, Газалла, не так, как вы говорили перед паштетной. Вы врач, и кардинал доверяет вам. Сдается мне, ваша слава, приведшая вас в Эскориал, подвинула и его доверить вам свою жизнь. И он надеется, что вы не поквитаетесь с ним за жизнь брата, да, именно на это он и надеется.

— Он рассчитывает на благородство своего врага? По какому праву? — задохнулся Газалла.

Тут Эль Греко улыбнулся своей опасной улыбкой.

— Друг мой, идите же и исцелите его как можно скорей, дабы я мог завершить его портрет, как повелел мне Господь через истину. — И, немного погодя добавил: — Вы знаете, убивать инквизиторов не имеет никакого смысла. Единственное, что нам дано, — это запечатлеть лица сих поносителей Христа.

Газалла слушал его вполуха. Он никак не мог опомниться:

— Каким же надо быть наглецом, чтобы взять в целители собственного врага! Тем самым он взывает к моей гордости, моей чести, моему чувству долга. И он прекрасно знает, что тем самым заклинает все мои силы, все мои знания, все мое искусство. Ах, быть бы мне в эту ночь не Газаллой, а кем-нибудь другим!

Ввечеру, прежде чем отправиться к больному, он сказал:

— Теотокопули, а известно ли вам, что нынче ночью моему брату Агостино сравнялось бы шестьдесят пять лет?

После чего, в упор устремив взгляд спрятанных под морщинистыми веками глаз на Эль Греко, добавил:

— А как по-вашему, сколько лет кардиналу?

— Да столько же, — отвечал Эль Греко и угрожающе поднял брови. Тут Газалла махнул рукой и поднял свой ящичек с инструментами, в котором что-то тихо звякнуло.

— Не тревожьтесь, вы сможете дописать свою картину! Ибо расчет Великого Инквизитора вполне верен. Ему известно, что еретики нашего пошиба предстают пред ликом Господним, что мы безопасны, как быки, когда над нами тяготеет ярмо долга. Вот видите, я больше не боюсь!

Эль Греко слышал еще, как бренчат шпоры и склянки в ящичке, когда Газалла спускался по лестнице. Получался двойной звон, воинственный и мирный, и размашистый шаг Газаллы превращал его в нечто единое.

На следующую ночь, когда Эль Греко без сна мерил шагами свою келью, осторожно ступая на помеченные места с тем, чтобы не скрипели половицы и никто не проснулся от шума, Газалла вступил в опочивальню недужного кардинала. Несколько свеч горело над ложем и на столе. Их отсветы волнами пробегали по лицу больного, которое напоминало маску, крупнопористую и желтую, и казалось высеченным из ракушечника. Кардинал движением руки удалил из опочивальни прислужника и капеллана. И предложив врачу сесть, он тихо сказал, что очки ему не нужны, не глянул на вошедшего и заговорил, ни к кому не адресуясь, в воздух: