Избранное - [78]
— Вот они и довели до этого карнавала! — воскликнул Владимир. — Авось нынешние окажутся умнее и тверже.
— Особенно душка Керенский, кумир будуаров!
— Противно слушать твое зубоскальство: Керенский за введение смертной казни, собирается отменить приказ номер один.
— Распустили, теперь поздно показывать когти. Нам, шер ами, остается одно — уносить ноги!
— Это дезертирство… Представь себе, — продолжал, после паузы, Владимир, — я на днях приступил к своему папахен, советовал перевести деньги за границу и самим всем уехать, хоть в Англию. Так что ты думаешь? Мне пришлось выслушать целую рацею: вывозить золото за границу, когда Россия напрягает все силы, чтобы сломить векового врага, не-па-три-о-тич-но, недостойно русского! Наш долг… и пошло, и пошло! Довел меня до мигрени. «Вам, юношам, следует вступать добровольцами в ударные батальоны Керенского…»
— Напрасно не последовал совету, — криво усмехнулся фон Ховен. — Не знаю, как мой папахен, согласится ли уехать. К нему с месяц назад заходил Кривошеин, знаешь, последний министр земледелия при царе. «Мы с вами, Алексей Николаевич, — сказал он ему на прощание, — еще послужим!» Ха-ха! Вот мой старец и ждет, расшитый мундир то и дело из гардероба достает, проверяет — не поела ли моль… Во дворец собирается!
Владимир вовсю завидовал своему приятелю, когда он небрежно упоминал о связях отца, прежде важного сановника. Есть же счастливчики на свете!
После новой паузы фон Ховен добавил с упрямой злобой:
— Пусть себе здесь хоть трон под собственную задницу дожидается, его дело! Я тут не останусь, уеду в Германию, там есть кенигсбергские фон Ховены.
Владимир нахмурился.
— Ну это чересчур — к немцам!
— Сантименты! Я не хочу, чтобы меня тут линчевали или жить нищим. Верность родине — условность, важней родственный строй и дух. Итак — хох кайзеру и да сгинет революция!
Лиля сидела на увитой виноградом террасе, где ее тетка имела обыкновение вести возвышенные беседы с избранными гостями после утреннего кофе, оканчивающегося близко к полдню. Правда, модные обсуждения политических вопросов изрядно потеснили увлекательные теософические проблемы: от йогов, Блавацкой и Ледбитера решительно отвернулись.
Девушка слушала разговор с нахмуренным лицом, зло прикусив губу: несносно, стыдно слушать такую галиматью! Неужели нельзя открыть глаза, убедиться, что жизнь вокруг — не театр, где разыгрывается пастораль или даже расиновская трагедия, что народ меньше всего думает играть в революцию, так романтично воспетую Ламартином? Разве не видно, что страна — как развороченный до дна, растревоженный муравейник?
Про себя Лиле нравилось сравнивать падение трона с рухнувшей в море скалой: расступилась пучина и вырос, огребенившись белой пеной, грозный вал, как на картинах Айвазовского… Он вот-вот низвергнется, все захлестнет, утопит. Что уцелеет? Кто выплывет? Как верно, как чудесно сказано у поэта:
— Уверяю вас, Жюли, я это слышала от очевидца. Наследник остановил Александра Федоровича, когда тот уже откланялся, закончив инспекционный визит в Царском Селе. «Господин Керенский, я хотел бы задать вам один вопрос». Я просто вижу эту сцену: министр революции, Дантон во френче, и отпрыск свергнутого царского рода… С одной стороны — жестокость и фанатизм доктринера, с другой — врожденное достоинство, присущее всем Романовым обаяние. Наследник спросил: «Вы юрист?» — «Да», — последовал сухой ответ. Тогда царственный отрок серьезно посмотрел на Керенского: «Имел ли мой отец право отречься за меня от престола?» Ах, Жюли, это так трогательно…
— А что же премьер? — спросила Юлия Владимировна, уже не первый раз слышавшая этот рассказ.
— Мне говорили, что он изменился в лице, как человек, захваченный врасплох. Наконец отрывисто сказал: «Ваш отец не имел этого права, ваше высочество», — поклонился и быстро вышел.
— Это напоминает l’intègre Roland[7], не правда ли, Надин? В этом есть что-то античное…
— Когда я думаю об Алексее, мне вспоминается судьба дофина, Тампль и ужасный башмачник Симон. — При этом Надин, немолодая дама рыхлого склада, поднесла к глазам надушенный батистовый платок.
— Успокойтесь, моя дорогая Надин, у нас этого не допустят, я знаю из первоисточника. Правительство решило отдать царской семье Ливадию. Говорят, государь любит ухаживать за розами. Императрица, очевидно, пострижется. Очень вероятно, — доверительно продолжала она, — что Учредительное собрание предложит корону цесаревичу — будет Алексей II. Устроится регентство, как после Людовика XIV. Намечаются… Ты собралась уходить? — с тенью неудовольствия обернулась Юлия Владимировна к Лиле, резко поднявшейся с плетеного кресла.
Девушка смотрела на свою тетку с отчаянной решимостью и вызовом. Она даже побледнела от волнения.
— Да… Я не могу слушать. Неужели, тетя Юля, вы не видите? Впрочем, извините меня… Нет… я… Я решила, я прошу разрешить мне… сейчас же уехать, вырваться… Здесь, как за монастырской оградой, никто ничего не знает, повторяет всякие…
— Лиля, что с тобой, это…
— Неприлично, я знаю, — истерически вскрикнула девушка и сбежала с террасы.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.