Избранное - [34]
Под горой дорога выходила к реке и шла вдоль нее по узкому кочковатому лугу, поросшему редким лозняком. Это место никогда не просыхало, а осенью, сколько ни валили сюда фашиннику, становилось непроезжим. Лошадь пошла шагом, и телега заныряла в глубоких колеях, со стуком раскатываясь на длинных осях. Издали стал доноситься ровный, все нарастающий шум воды на плотине.
— К садовнику пошла, не иначе, — прервал наконец молчание Конон Степаныч, когда они миновали топкий участок.
Базанов не ответил, видимо почитая обсуждение бабьих дел неподобающим разговором для степенных мужиков. Беседа не завязалась. Впрочем, теперь, когда лошадь осторожно ступала по крупным камням, укреплявшим берег у плотины, трудно было разговаривать в глухом реве воды, свергавшейся с саженной высоты. Оба мужика сошли с телеги. Лошадь рысью взобралась на мост по крутому въезду, цепко упираясь подкованными передними ногами о прыгающий, точно клавиши, мостовняк, весь измочаленный копытами и шинами колес.
Справа, почти на уровне моста, в промежутках толстых стоек плотины виднелась вода. Лишь небольшие морщинки вокруг них показывали, что спокойная на вид вода в действительности стремительно течет под мост. К плотине изредка подплывали травинки, веточки. Движение их постепенно убыстрялось, пока они как-то вдруг не соскальзывали вниз, мгновенно исчезая в кипящей под ногами пучине.
Слева бурлил поток темной, содрогающейся воды. Она с грозным шумом скользила по деревянному сливу. У мостовых устоев взметывались в вихре брызг водяные столбы. С потемневшего дерева сбегала пена. Мост, противостоя могучему напору, легонько дрожал. Со слива вода низвергалась в омут. В клокочущей пене и водоворотах чернели головы мшистых свай. Иногда пена и струи закрывали их, и тогда казалось, что вода их потопила.
Подальше от плотины валы смирялись, теряли свои белые гривы и постепенно исчезали в медленно и сильно кружащейся воде омута, покрытого пузырями и клочьями желтой пены.
К броду, пониже омута, спускалось стадо. Вереницы пестрых, разномастных коров медленно сходили к реке по протоптанным в крутом берегу тропкам и входили в воду, постепенно погружаясь все глубже. Посреди русла их сносило быстрое течение, и из воды торчали задранные кверху рогатые морды.
Животные задерживались в реке, пили или неподвижно стояли, отдыхая от оводов душного лесного пастбища. Где-то за деревьями на берегу громко, как выстрелы, хлопал пастуший кнут. Отставшие коровы выбегали к круче и спрыгивали вниз, скользя в оползающем песке. Головные буренки успели уйти далеко и вытянулись цепочкой по отмели противоположного берега.
Базанов и Конон Степаныч напряженно всматривались, отыскивая каждый свою корову и, обнаружив их, уже равнодушно оглядывали остальных.
Миновав высокое здание мельницы с пыльными бревенчатыми стенами, подвода проехала мимо закрытого ветлами пруда. Из-за них виднелась крыша обширного помещичьего дома с мезонином.
За мельницей дорога углублялась в бор. Сосны стояли стройные, высокие, одна к одной. По отсутствию валежника и сухостоя, по светлевшим кое-где свежим затескам было видно, что за лесом присматривают, прореживают его и очищают.
— Вот это лесок так лесок! — не утерпел Базанов и сокрушенно вздохнул.
— Что говорить, Василий Егорыч. Тут хватило бы не одну деревню, как наша, обстроить, — с готовностью подхватил Конон Степаныч, тяготившийся молчанием. — А вот стоит без последствия — мужику негде жердину срубить.
— Хозяин этот лес как глаз во лбу бережет. Такой барин чудной — лес жалеет. Когда мы сгорели — никому бревнышка не дал. Деньгами, нечего говорить, хорошо помог. Покупайте, говорит, лес, а свой не дам валить. — Базанов помолчал. — Этот барин ничего себе — подходящий. Главное, обходительный: потому он сам хоть и господского звания, а сирота, чужого хлеба отведал! Тетка его, прежняя барыня, померла, ему тут все и отказала — вот он народ и жалеет.
— Жалеет! Много он нашего брата жалеет! — неожиданно злобно вырвалось у всегда смирного и робкого Конона Степаныча. — Сказал тоже, Егорыч. Разве они нашего брата понимают или за людей считают? «Подходящий», «обходительный», — передразнил он, — а вот тот бок почитай весь от Крестова камня загородил, теперь мужику ни пройти, ни проехать, где хочешь скотину гоняй! Езди в объезд три версты! Он ягоды свои да грибы жалеет, а не нас.
— Отдать свои луга травить — кому хошь не понравится, — ответил Базанов.
Разговору не суждено было завязаться и на этот раз.
— Ну, тяни, э-эх! Царя возила!
И Базанов принялся снова подергивать вожжи и понукать задремавшего на ходу коня. По уговору с теткой Марьей пустить в дело кнут или прут было нельзя.
Ольга, ожидавшая в кустах на берегу наступления ночи, вышла на мост, когда последний луч солнца покинул одиноко росшую на самом гребне горы березу, старую и развесистую, как-то уцелевшую среди чистого поля.
Кругом никого не было. Скользившая по сливу вода приковывала взгляд Ольги, и, облокотившись о перила, она долго не отводила глаз от как бы застывшего в своем непрерывном беге темного потока. Исчезли последние длинные тени, кругом рассеялись неясные отсветы немеркнущего неба, и сгустившиеся над водой струйки тумана образовали сплошную пелену, окутавшую приречные заросли.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.