Избранное - [32]
Отец Иоанн понемногу сбился с первоначального торжественного тона, стал говорить горячее, упрекать в нерадении и невыполнении долга перед церковью. Руками, вначале благообразно опущенными вдоль тела, как во время богослужения, он стал помогать своей речи. Мужики сперва более смотрели на оратора, чем слушали, но поняв, что дело сейчас коснется их тощих достатков, насторожились.
— Как же так, — нервно жестикулируя, продолжал священник. — Уговор был за обход деревни в Миколу, с молебнами и каждением в каждом доме, по полтиннику со двора, пятку яиц и мукой или хлебом по два фунта. А что дали? — Говоривший перевел дух. — Псаломщик за яйцами приехал — точно на смех: кузовки не собрал… И по сие время не донесли. А хлеба и вовсе не дали…
— У нас самих его нет, отче святой, — громко, с насмешкой произнес один из Дутовых.
Ничуть не смутившись, отец Иоанн продолжал еще горячее:
— Сам заслужил, коли без хлеба. Значит, не работаешь, нерадив или пьяница… Без страха божьего живешь!
— Нам и земного страха довольно нагоняют.
— А ты не перебивай, когда батюшка говорит… И за требы платить перестали. За панихиду со свечами два рубля положено, а ваша Устинья своего мужика хоронить привезла, восемь гривен сунула и была такова… Холста только посулила…
— Откуда ей взять, батюшка? — встал со своего места Сергей Архипович и резко шагнул вперед. — Муж у Устиньи помер — это раз. Сын на войне пропал — это два. Девчонка на руках осталась. Она на похороны да поминки последнюю овцу старосте продала… Нельзя разве денег с нее не брать?
Попик не уступил.
— Мне с детьми да матушкой тоже жить надо. Начни даром служить — все нищими станут. Не по миру же идти. И мне нелегко приходится. Вот на духов день архиерей приезжал — своих денег более сорока рублей извел…
— Зато крупитчатых пирогов вволю поел! — крикнул кто-то.
Взрыв смеха всколыхнул толпу.
— Да что вы все перечите? Вот не стану служить, так узнаете. Будете, аки псы, помирать без отходной, венчать не буду…
— Ну что ж, — озорно блеснув глазами, внятно проговорил Василий Дутов, красивый румяный мужчина с черными усиками. — Парням своим шепнем — они без венца обойдутся… Вокруг бороны, и поп в стороны…
Кругом снова громко и недобро засмеялись.
— Он что это — от церкви отбить хочет? Староста, что это у тебя — бунт? — Отец Иоанн растерянно обернулся к сидевшему на бревнах Пугачу. Тот, нахлобучив картуз, рассматривал свои сапоги, очевидно соображая, как ему удовлетворить попа, не ссорясь с односельчанами. — Слышишь, слышишь, что говорят? Богохульствовать даешь… Я в консисторию пожалуюсь.
— Бог с вами, батюшка, у нас начальство почитают. — Пугач упругим движением поднялся с бревен. — Нехватки нас заели, вот и все. Не то что с богом, подчас не знаем, как с царем рассчитаться. Ну, мужички, как определим? Я думаю, надо положить батюшке за престольные праздники деньгами и яйцами по-прежнему, а вот хлебом пусть весной не берет. На Фролов день по фунту со двора накинем, и хорошо будет…
— Как же это? Мне убыток! Выходит, я по фунту с дома не доберу. Нет, братцы, надо прибавить!
Торговались долго и упорно. Отец Иоанн кипятился, грозил, упрашивал, мужики не уступали. Сошлись на их цене, отменив, однако, молебны: вместо батюшки деревню поручалось отныне обходить псаломщику с кропилом и святой водой.
Отец Иоанн, охрипший и измученный, с потемневшим под мышками подрясником, пошел после сходки к старосте. Возле избы дремал старый церковный мерин, впряженный в покрытый затвердевшей грязью еле живой тарантас. Наступивший на вожжу вислогубый конь стоял с подтянутой набок головой.
— Эх, лодырь, переступить не можешь, — проговорил Пугач, проворно подойдя к лошади и выпрастывая вожжи. — Уладится все, батюшка, не беспокойтесь. И не сумлевайтесь, — добавил он потише, — о Дутовых будет сообщено, где положено. Еще Колобов этот, кривой черт, прости господи, на нашу беду возвратился. Что его на заводе до смерти не задавило! Такой вредный, окаянный, и дошлый — до всего доходит, все ему надо знать…
— Завтра ваш Петр Алексеев своего новопреставленного младенца хоронить повезет, так ты собери нынче яйца и пришли, — сказал занятый своим священник. — Мне лишнюю подводу не гонять.
У обшитой тесом крашеной избы Осипа Емельяновича дожидался Конон Степаныч. Он сидел на корточках в тени акаций и поспешил подняться, увидев подходивших. Картуз он так и держал в руке.
— С чем пришел, паря? — дружелюбно обратился к нему староста.
— Мне бы подводу, Осип Емельяныч.
— Не о том я! Недаром говорится: рыбак — чудак, — усмехнулся староста. — С чем, я спрашиваю, — со щукой или налимами? Небось догадался, батюшка приехал, надо свежей рыбой угостить…
— Не ловятся теперь налимы, — растерянно поглядел на обоих Конон Степаныч.
— Ладно, не ловятся… Я это только так, в шутку! Подводы у меня, паря, нет. Знаю, уже сказывали, надо сына из города привезти. Опоздал ты. Кабы пораньше, а то мы давеча с Буровым подрядились — всем обчеством завтра его лес из Мосеихи подымем. Там более сотни хлыстов, да каких — есть не в охват! Отказать нельзя — у него все лошади на счету, а обчеству он полезный человек. Платит хорошо, работу всегда дает, летось своим хлебом магазею засыпал. Приходится, Конон Степаныч, уважить — уж ты как-нибудь обойдись на этот раз.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.