Избранное - [33]
Все это звучало у Осипа Емельяновича просто и убедительно.
— Заходите, заходите, батюшка, — сказал он своему гостю. — У Агаши самовар давно поспел, нас дожидается.
Они поднялись на крыльцо. Щеколда звякнула, прежде чем Конон Степаныч спохватился.
«Про казенных людей не сказал», — подумал он и шагнул на крыльцо. Однако услышав через отворенное окно скороговорку отца Иоанна, читавшего молитву перед трапезой, оробел и, что-то пробормотав, пошел прочь. К кому обратиться, он не знал, и шел, задумавшись, к дому.
— Ты чего, Степаныч? Аль признавать людей не стал? Я тебя кличу, кличу, а ты не оглянешься. Не от росы ли оглох? Все на воде да на воде.
Подняв голову, Конон Степаныч увидел тетку Марью Майорову, окликнувшую его из окна своей избы. Он подошел к ней.
— Здравствуй, тетя Марья! Дела мои такие, что голова кругом пошла. Сын Ефрем написал, по чистой уволили. Не зря небось — искалечили всего, не иначе. Не работник он больше… Что нам теперь с Марфой делать — ума не приложу. Одна была надежда — Ефрем вернется…
Конон Степаныч говорил долго, сбивчиво и горячо. Умолкнув, ухватился двумя руками за голову и покачал ею, точно укачивая свою тоску. Только сейчас, возвращаясь от старосты, он вполне представил себе всю меру постигшего его несчастья и понял, что оно непоправимо. Отчаянье овладело им. Угадав в тетке Марье искреннее участие, он спешил облегчить занывшее сердце.
— Что сделаешь, милый человек! Вот и у меня сынок там, сердце день и ночь болит о нем. Но воли себе не даю. Начни убиваться — все прахом пойдет, а у меня ведь внучки. Глушу тоску работой, легче становится. Тебе бы тоже, Степаныч, надо за хозяйство браться. Глядишь, сынок бы не в пустую избу воротился, стали бы жить как-нибудь… Журить тебя надо, да не время сейчас. Сына встретить как следует, вот о чем подумаем. Я давеча свою Таньку к Марфе посылала с мучкой да яйцами. Сергей Архипыч меду и свинины тебе послал — он поросенка к пасхе зарезал. Ну вот, рыбка у тебя есть, как-нибудь угостишь солдата. Ему теперь дома все сладко будет после той муки. Да вот что… У меня давно четверть вина припасена — еще царского, за красной головкой. Все берегу, когда мой Васек возвратится. Так ты вина не ищи, я поделюсь. Только уж не обессудь — сама завтра принесу: вернее будет.
Глаза Марьи блеснули чуть лукаво.
— Подводу Пугач дал? Нет! Зря и ходил к нему — разве такой посочувствует! За Бурова он расшибется, а почему? Тот обчеству по пятерке с подводы даст да ему по зелененькой, вот он и будет завтра всех трясти, ни одной лошади в деревне не оставит. Ты вот как сделай: лошадь я дам, а за телегой хоть к Семену Дутову сходи. Свою я в кузню отвезла — перетянуть колеса. Только ты, Конон Степаныч, не обижайся, я своего соседа, Василия Егорыча, договорила ехать. Ему с руки — из города себе кое-что заодно привезет. Тебе забот будет меньше, с лошадью не возиться.
Морщинистое лицо старой крестьянки светилось добротой и участием.
Конон Степаныч уже много веселее пошел к дому. Думал он о том, сколько отольет ему тетка Марья из припрятанной бутыли.
Недолго пошелестев колосьями спеющей ржи, предзакатный ветерок исчез. На широкое поле легла успокоенная тишина летнего вечера. Все кругом, скинув с себя яркие ситцы пестрого дня, потихоньку облекается в призрачные вечерние шелка. Плотнее к земле прижимаются запахи ржаного поля, становится слышнее медовое дыхание клевера и полевых цветов. Жаворонки, рыженькие в косых лучах солнца, допевают свои песни. С реки под горой отчетливо доносятся голоса, точно разговаривают рядом. Солнце над самым лесом. Замерли в бирюзовом небе клочки истаявших полуденных облачков. Длинная тень от горы покрыла луг, и темно-синий лес за ним сделался светло-зеленым. По опушке дальнего бора разлилось нежно-розовое золото.
После хлопотливых сборов и беготни, в которых приняло участие полдеревни, Конон Степаныч с Василием Егорычем Базановым, тихим, исправным седым мужиком, наконец выбрались проулком из деревни и потихоньку поехали по ровной дороге под гору.
Базанов был в суконном пиджаке и новых праздничных сапогах. Сидя над передним колесом со свешенными через грядку ногами, он беспрестанно подергивал веревочные вожжи и причмокивал. Невзнузданная сивая низкорослая лошаденка бежала медленно, туповатой рысью и так плавно, что дуга плыла над рожью не качаясь и шлея на спине лежала неподвижно. Вившаяся за телегой пыль не взлетала высоко, а, поднявшись до ступиц, сразу оседала на дорогу. Слегка постукивали колеса на хорошо смазанных деревянных осях.
Конон Степаныч сидел сзади, тоже свесив ноги, и смущенно оглядывал короткие рукава своей застиранной, слинявшей рубахи. Сняв картуз, он растопыренными пальцами приглаживал взъерошенные волосы.
Оба седока молчали, еще не найдя подходящего повода для начала разговора.
На крутом спуске покатили шибче, и хомут стал налезать на глаза упиравшейся лошади. Наконец накатывающаяся телега пересилила, и мерин понесся вскачь.
— Держись, — крикнул Базанов, натягивая что есть силы вожжи и заваливаясь назад. Конон Степаныч ухватился обеими руками за грядку. Телегу подкидывало и бросало, как погремушку, хотя дорога была по-прежнему гладкой. Взвилось облако пыли, все загремело и замелькало кругом. В рожь шарахнулась шедшая впереди женщина. Седоки узнали Ольгу.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.