Избранное - [24]

Кстати сказать, подобные пустые занятия, вроде подсчета персиков, отрывочного ведения метеорологического журнала, надписывания банок с вареньем датированными этикетками или учета приезда гостей, почитались в Первине подлинным делом — к ним и сводилось руководство хозяйством.

Все же Николай — отчество его, равно как и фамилию, никто не знал, да и сам он вряд ли их помнил — при всей своей непритязательности был в Первине лицом значительным, и сам Александр Семенович здоровался с ним за руку.

7

— Ну, каково перезимовал, старина? Здоров? Седины все нет, зубы целы?

— Что нам подеется, милостивец, нет на нас, псов окаянных, холеры! Вы вот, батюшка Александр Семенович, в Питере живши, утрудились небось? Пожалуйте, пожалуйте, загляните! Нонче барыня довольны останутся: деревья отцвели рано, дружно. Плодов пропасть завязалось, как в тот год, что барин помер. Опрыскивал, батюшка, опрыскивал, кормилец, — предупредил он вопрос Александра Семеновича, рассматривавшего сорванный с дерева листок. — Кора, завязи, все чистое, ни тли, ни червя сей год не завелось.

Они медленно, с остановками шли вдоль старых деревьев с аккуратно подрезанными и привязанными к шпалерам ветвями. По другую сторону прохода боров из позеленевших кирпичей был уставлен горшками с растениями. От испарений разогретых зелени и цветов, от влажного духа жирной земли было душно, несмотря на снятые верхние рамы.

— Жалиться буду ее высокопревосходительству, Александр Семенович. Озорник Илюха всю весну когда по три, а когда и по одной бабе мне давал, как тут управиться? Грядки до сих пор остались непрополотые, настурции за крокетной площадкой не подвязаны, сетки в грунтовых сараях рваные — срамота, да и только!

— Трудно нынче с поденщиной, дядя Николай. — Александр Семенович еще частенько называл садовника дядей, как называл его будучи мальчишкой, когда тот был уже женатым мужиком. — Война, сам знаешь, народу мало, да и дороги стали руки…

— Народу мало! Дорого! Небось, вор этакий, плотников сюда нанял, да целый месяц заставил их у себя в деревне дом строить. А на господское дело все не хватает… Барыню опять заставят телят от своих коров покупать, за яйца с птичьего двора платить, как летось. Вот выведу всех на чистую воду, тогда спохватятся! И про дрова, и про покосы расскажу. Даром, что стар, я все их плутни знаю…

Старик разволновался, замахал рукой, грозя кому-то.

— Полно, стоит ли генеральшу с дороги тревожить? У них и так забот много. Мы лучше сами как-нибудь разберемся. Я скажу приказчику — сколько тебе баб нужно? — успокаивал Александр Семенович садовника, и взгляд его при этом явно говорил: «И чего кипятиться из-за господского дела! Воруют… подумаешь! Эка невидаль! Весь свет на том стоит… Добро бы последнее! Или на их век не хватит? А дальше — чего загадывать? Нынче тут, а завтра взашей прогонят…»

Когда волнение садовника улеглось, он сказал:

— В большом цветнике непременно на пионы взгляни-ка, батюшка, очень удались нынче — я от Балинских из Кудашева достал луковицы.

— Погляжу и генеральше покажу. Да что — у тебя всегда порядок! А вот на другое все — глаза бы не глядели! — Александр Семенович рукой махнул и, попрощавшись, пошел прочь.

Николай взял жилистой, еще крепкой рукой лейку и стал зачерпывать воду из большущей, наполовину врытой в землю кадки.

8

Обходя дом, проверяя, как идет подготовка к приезду барыни, Александр Семенович остановился на пороге зала, где работал Вася Поцелуев. Это был истинный артист в своем деле: в профессии полотера он обрел истинное призвание.

Надо было видеть, как, окропив пол затейливым узором мастики, он отставлял ведро и, словно вдохновляясь, окидывал одним взглядом весь зал, заходил с края и начинал тихонько, а затем все размашистее раскачиваться и скользить по паркету босой ногой с чудом прилепившейся к ней щеткой! Он одинаково легко мог продвигаться передом и задом, боком, наискосок, иногда двумя бросками перекидывался из одного конца комнаты в другой; мог на ходу перекинуть щетку с одной ноги на другую, каждое движение было строго рассчитано, и все они производились в каком-то очень складном темпе. То он наклонялся всем корпусом так, что длинный чуб болтался едва не у колен, и широко размахивал рукой; то подвигался, выпрямившись и скрестив руки на груди. Иногда делал чуть согнутыми ногами короткие движения так быстро, что и уследить за ними было нельзя; или, плавно скользя по паркету, вдруг высоко подпрыгивал, делая полный оборот. Шуршание щетки, постукивание ею о плинтусы и ножки мебели, притоптывание голых пяток — все это, казалось, подчинялось тактам внутренней музыки.

Пройдя напоследок пол суконкой, Вася останавливался, утирал рукавом свое изрытое оспой лицо и с минуту глядел на заблестевший паркет. В эти минуты очень хороши были его сияющие синие глаза, красившие одутловатое лицо полотера.

Славу лучшего полотера в уезде, приглашаемого и в губернский город, Вася, безусловно, вполне заслужил. Быть бы ему полотером во дворцах у царя, да зашибает крепко, рассуждали про него мужики, следя за ним с завалинок, когда он, ни на кого не глядя, неуверенной походкой шел по деревенской улице, нагруженный ведром с красками и щеткой, босой, в испачканных штанах и рубахе, с надвинутым на глаза желтым от мастики козырьком картуза.