Избранное - [104]
А что за праздник — ежегодные поездки на уездную ярмарку, многолюдную, пеструю, шумную! Отец впервые прихватил меня с собой, когда мне было шесть лет.
Пока выбирались по лесной дороге на большак, кучер придерживал лошадей — темно-серую тройку, — и отец, любивший быструю езду, нетерпеливо поглядывал вперед. Пролетка раскачивалась на ухабах и корнях, пристяжные совались к кореннику или тянули прочь, оступаясь в колеях, шарахаясь от пней, кучер внимательно объезжал болотники и грязь. Меня подкидывало на жестковатом сиденье, и я крепко держался за медную скобу подлокотника.
У въезда на большак кучер слез с козел, распустил у лошадей подвязанные хвосты, выправил гривы из-под шлеек и хомута, обтер вычерненные копыта. Потом, уже небрежнее, прошелся волосяным веничком по лакированным крыльям и подножкам экипажа. Отец, державший под уздцы рысака в корню, поторапливал.
И мы полетели!..
По большаку пылили вереницы крестьянских телег. Их обсели бородатые мужики в цветных рубахах навыпуск и бабы в сборчатых длинных юбках. Белые платки, надетые по повойнику, плотно завязаны под подбородком. Порой возница одной из подвод, прискучив трусить в хвосте, разгонял лошаденку и пускался обгонять обоз. Стоя во весь рост в телеге, он раскручивал над головой конец веревочных вожжей и зычно понукал своего расскакавшегося конягу. Вслед ему неслись насмешливые подбадривания и шутки. Особенно если объехать не удалось, и лихач смиренно пристраивался в ряд на свое место.
Чем ближе к городу, тем становилось оживленнее. Пыль клубилась на всех объездах, тянувшихся по обе стороны мощеной дороги. Катили телеги, брички, двуколки, тарантасы… По тропкам за обочинами шли пешие, босиком, с закинутой за плечо обувью, привязанной к палке. У меня разбегались глаза, но более всего я глядел на прилежно бежавших лошадей, мимо которых проносилась наша тройка.
Ровно и упруго скакали пристяжные, размашисто выбрасывал ноги коренник, и неподвижный, застывший как изваяние кучер, с вытянутыми вперед руками, плыл покачиваясь, над взвитыми облаками неоседающей пыли. Он изредка покрикивал: «Гэп, гэп!» — и слегка поднимал руки, посылая лошадей в обгон. Мелькали объезжаемые запряжки, тут же отставали, мы снова устремлялись вперед в пыльные клубы, и мальчишеское сердце замирало от восторга. Отец успевал с кем-то обмениваться приветствиями, кому-то кивал, иногда снимал панаму, но тоже не отрывал пристального взгляда от наших лошадей…
Но вот стук и грохот колес по булыжникам, возгласы, звон бубенцов и весь шум конной лавины стал покрывать гул и перезвон колоколен города. В нем было два больших монастыря, несколько соборов, десятки церквей и часовен, так что колоколов хватало! Ярмаркой сопровождалось празднование Ефремия-угодника, основателя местного древнего монастыря, и звонари друг перед другом брякали и били в свои колокола на совесть. И суету, и гомон ярмарочной площади — с балаганами, длинными рядами распряженных телег с поднятыми оглоблями, ларьками, разносчиками, конной площадкой, каруселью с дудочниками, шарманками, криками торговцев, мычащим скотом — топили густые звуки стопудовых монастырских колоколов. Все, казалось, куда-то плыло под мерные удары.
Наша пролетка со взмыленными, потемневшими от пота лошадьми еле-еле продвигалась по площади. Расступавшаяся у самых конских морд толпа мгновенно смыкалась за нами. Впереди тянулись другие экипажи, мы то и дело останавливались. Кучер ослабил вожжи и, обмякнув, сидел, ссутулившись. Отец здоровался налево и направо, его то и дело окликали. Мужик с седеющей подстриженной бородой легко шагнул на подножку. Сатиновая желтая рубаха его выпущена из-под расстегнутого жилета, толстая металлическая цепочка пущена по всему животу, а синий картуз с лакированным козырьком лихо надет чуть наискось.
— С праздником, барин! Сынка привез на ярманку? Хорошее дело! — приветливо заговорил он, здороваясь с моим отцом за руку. — Нынче ярманка изо всех… А рощицей той не дорожись, Ляксандрыч, уступи: обчеству хорошо и тебе не убыточно… Ужо приеду! — слезши, крикнул он вдогонку.
Потом, держась за отцовскую руку, я глазел на приманчивые лотки торговцев в тени монастырской ограды. Какими только прибаутками не развлекали веселые продавцы покупателей! Чего там только не было! Разворачивали с язвительным присвистом ядовитую свою пестроту тещины языки; диковинные американские жители с выпученными глазами необъяснимо как всплывали в стеклянных трубках и снова погружались на дно… Глиняные петушки-свистульки и святые в бутылке. Сладковатые александрийские стручки, маковники и нежно-розовые каменные жамки; пряничные генералы, боярышни и наполеоны. Какая-то липкая, похожая на вату масса, — настолько, на взрослую мерку, подозрительных свойств, что мне и попробовать ее так никогда и не пришлось. Уводил меня отец из этого сказочного ряда отведавшим угощений, о каких и мечтать запрещено было дома, нагруженным всякими редкостями. Я до сих пор помню деревянного красноглазого конька, купленного на этой ярмарке. Плоский, выкрашенный в бледно-зеленую краску, он крепился на длинной палке с колесиками. Обтертый, лишенный колес, с оборванным поводом и отлепившейся мочальной гривой, он не один год служил мне боевым конем, хотя в детской красовались всамделишные, столичного изготовления лошадки из папье-маше с настоящими хвостами и гривами из конского волоса, подседланные и в нарядных уздечках.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Валерий Тарсис — литературный критик, писатель и переводчик. В 1960-м году он переслал английскому издателю рукопись «Сказание о синей мухе», в которой едко критиковалась жизнь в хрущевской России. Этот текст вышел в октябре 1962 года. В августе 1962 года Тарсис был арестован и помещен в московскую психиатрическую больницу имени Кащенко. «Палата № 7» представляет собой отчет о том, что происходило в «лечебнице для душевнобольных».
Его уникальный голос много лет был и остается визитной карточкой музыкального коллектива, которым долгое время руководил Владимир Мулявин, песни в его исполнении давно уже стали хитами, известными во всем мире. Леонид Борткевич (это имя хорошо известно меломанам и любителям музыки) — солист ансамбля «Песняры», а с 2003 года — музыкальный руководитель легендарного белорусского коллектива — в своей книге расскажет о самом сокровенном из личной жизни и творческой деятельности. О дружбе и сотрудничестве с выдающимся музыкантом Владимиром Мулявиным, о любви и отношениях со своей супругой и матерью долгожданного сына, легендой советской гимнастики Ольгой Корбут, об уникальности и самобытности «Песняров» вы узнаете со страниц этой книги из первых уст.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.
Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.
В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.