Избранное - [106]

Разумеется, дело не в том, будто менее прежнего любы людям деньги и достаток. Но двадцатый век приучил к мысли о чрезвычайной зыбкости земного благополучия.

* * *

Тете Ане приходилось подолгу живать одной — муж ее, моряк-гидролог, уходил в длительные плавания. И как-то отсутствовал около двух лет. Из-за раннего ледостава в районе бухты Тикси он не мог выбраться с островов, где промерял морские глубины. О судьбе его сведений не поступало очень долго, его даже считали одно время погибшим. Будь тетя Аня счастлива в замужестве, она дождалась бы следующего лета и точных известий. Но жить вместе им довелось очень мало — ни близости, ни ладу между супругами не было. И тетя Аня уступила домоганиям какого-то столичного удальца, известного своими успехами у женщин.

Связь была столь кратковременной, что почти не получила огласки. И тетя Аня сравнительно спокойно жила, пряча свою беременность и готовясь к родам. Была подыскана надежная кормилица для будущего ребенка. Его, после благополучных родов, увезли в далекую деревню. Известие о возвращении мужа застало тетю Аню вполне оправившейся и обеспечившей прикровенность своей тайны. Муж вернулся обмороженным, еле живым после цинги. Лечение и уход помогли кое-как наладить совместную жизнь. И в семье тети Ани все пошло, как часто бывает: внешнее согласие и корректность отношений не позволяли и отдаленно предположить отсутствие любви и понимания. Жизнь супругов текла в соответствии с понятиями их круга, без перемен и потрясений.

Отъезд тети Ани в монастырь, где она через короткое время постриглась, был полной неожиданностью. О причинах его долго гадали, пока она сама не объяснила все в письме мужу. Ребенок ее, воспитываемый в деревне, умер, не дожив до года. Эта смерть, как будто уничтожившая всякие следы «греха» тети Ани, смутила ее покой. Она представляла себе своего брошенного младенца неухоженным, голодным, перезябшим в выстывшей за ночь избе, на руках у равнодушной бабы, которой он мешает спать… И не находила себе оправдания.

Тетя Аня, как было принято в то время, открылась на исповеди своему духовнику. Батюшка, перебрав в уме ограниченный арсенал способных исцелить болящую душу средств, какими располагала церковь, имея дело со светскими дамами, посоветовал удалиться на время в монастырь. Там можно было, не возбуждая толков, принести, после строгого поста и епитимьи, церковное покаяние. Оно, купно со сделанным в монастырскую казну вкладом, вернуло бы грешнице душевный мир.

Увлекающейся тете Ане мысль удалиться за молчаливые стены древней обители и, распростершись на каменном церковном полу, день и ночь замаливать свою вину понравилась. И она покинула Петербург.

Скоро ли тетушка получила утешение и успокоилась, сказать трудно, а вот размеренный и тихий чин монастыря сразу пришелся ей по душе. К тому же тете Ане было в то время за сорок, и она сознавала, что жизнь, не порадовавшая ее большим счастьем смолоду, вряд ли сулит ей его в будущем. В монастыре же грешницу окружили вниманием и почетом: в десяти верстах от него находилось ее обширное неразоренное имение. Она поняла, что здесь ей обеспечено видное положение и род деятельности по душе.

Уже через два года после пострижения тетя Аня сделалась настоятельницей монастыря, с которой считались не только в консистории, но уездные и даже губернские власти…

* * *

В городе мы прожили несколько дней, однако на ярмарку меня больше не водили. Я прескучно проводил время у городской родни и почти не видел отца, пользовавшегося праздничным съездом, чтобы повидаться с давними знакомыми и для деловых свиданий. И к нему приходило немало народу, больше всего крестьян, на все лады склонявших одни и те же слова: «обчество», «земля», «ссуда», «банк»… Им, видимо, представлялось, что отец, член правления крестьянского банка, всемогущ, и они настойчиво, мало вникая в его возражения и ссылки на закон и устав, просили помочь приобрести землю.

— А ты, барин, через банку… Через банку все можно… Разве мы против? Обчество приговор выправит…

Мужики были приодеты, разговаривали рассудительно и терпеливо. Исчерпав перечень доводов, начинали, немного обождав, повторять все снова, что подчас приводило к цели. Отец говорил: «Давайте попробуем» — и указывал, куда и с чем обратиться. После чего они расходились, вполне довольные друг другом.

Обратная дорога запомнилась по событию, придавшему такой праздничной поездке на ярмарку жуткий колорит.

* * *

…На большак легли тени придорожных деревьев. Жара спала, и в воздухе висел запах неостывшей пыли, смешанный с нанесенными с полей ароматами цветущих хлебов. На дороге было по-прежнему тесно — народ разъезжался из города. Лошади охотно бежали к дому под веселое покрикивание и песни, не слишком ладно затягиваемые подгулявшими седоками. За телегами, ехавшими шагом, прижимаясь к обочинам, устало ступали привязанные за рога коровы, подгоняемые бабами с хворостиной. Я дремал, укачиваемый ровным ходом коляски.

Очнулся я от толчка: кучер осаживал лошадей. Отец, стоя в экипаже, всматривался в толпу, скопившуюся возле кустов у самой дороги. Кругом беспорядочно наставились покинутые телеги. Лошади тянулись к зелени, волоча брошенные вожжи; длинные оси со стуком сталкивались, соскочившие с них тяжи волочились по земле, еще больше все запутывая.