Избранное - [6]

С его страдальческим и юным,

Любовью дышащим лицом.

Он близок, — ты не понимаешь,

Что это явь, но он идет,

За сновиденье принимаешь

Его таинственный приход.

Вокруг становится светлее.

Как молод он, как ласков он!

Обвил тебя рукой своею,

В твоей душе огонь зажжен.

И ты изведала истому,

Что б ни грозило впереди!

И тихо погружаясь в дрему,

Приникла ты к его груди…

Уже шуршат в притворах тени,

И громкий благовест зовет,

И прогоняет сновиденья,

Но пробуждение гнетет.

Твое терзанье бесполезно,

Вошла ты в черных мыслей круг, —

Как будто бы открылась бездна

И берег ускользает вдруг.

Отныне станешь безутешна.

Была ты, как лесной цветок,

Чиста, невинна и безгрешна,

Но грех тебя осилить смог.

Твой стыд гнетет тебя сильнее,

Укором дышит все окрест,

И хочешь ты рукой своею

С груди сорвать священный крест.

И все любовью захлестнуло,

Она нахлынула волной,

И в свете солнца потонуло

Свершенное во тьме ночной.

О нет, теперь грустить не время,

Жить невозможно не любя,

От века страсть владеет всеми,

Она коснулась и тебя.

Двоих любовь соединила,

И ваших рук не разомкнуть.

Она, как солнце, осветила

Ваш молодой, прекрасный путь!

Да, жизнь течет, бегут минуты,

Дана недаром красота,

И нужно юным сбросить путы

Молитв, запретов и поста!

1889

Перевел В. Любин.

ГДЕ НАШИ МЕЧТАТЕЛИ?..

Я не знаю, грусть ли это уходящего столетья,

Тень, что на закате солнца прячется в багровом свете,

Иль обманутая вера, боль проигранных сражений,

Или горе, что рождают горы братских погребений.

Как печальное наследье всюду нас оно встречает,

Темнотою и тоскою наши души омрачает,

И, развеявшись по ветру, сеет тайное томленье,

Словно пробил час и вправду близко светопреставленье;

Что звучит — я вопрошаю — в этих жалобах и стонах?

Что за призраки толпятся с мрачным блеском глаз бессонных —

Утомленная бездельем юность — жертва увяданья,

Сонмы лириков, поющих выдуманные страданья,

Жалкие сердца пустые, малодушные уродцы,

Не умеющие даже верить, чувствовать, бороться?!

Что за немощные руки? Дети, у которых лица —

Как плоды, что рано ссохлись, не успев еще налиться?

В час, когда стенает столько душ измученных и сирых,

И грустят больные барды, разуверясь в скудных лирах,

Тягость мира, серость жизни в ослепленье проклиная,

И мечту их о бессмертье провожает скорбь людская, —

Ты, художник, повелитель столь божественного слова,

Что сумел бы ширь земную, красоту всего земного,

Неизведанную радость щедро так раскрыть пред нами,

Даже ты стремишься ползать проторенными тропами

И наркотиком унынья одурманить дар природный,

Чтоб на родине казаться странной тенью чужеродной!

Как случилось, что твердишь ты в молодые годы эти,

Будто стар и жизнь постыла, безразлично все на свете,

Что увлечь тебя не может никакая в мире сила,

Что напрасны все сомненья и ничто тебе не мило?

Что такое жизнь, ты знаешь? В наши дни, когда в орбите

Вечного миропорядка, в бурном хаосе событий

С мишурой обманных зрелищ, вьющих сети заблуждений,

Время, лишь крылом ударив, вносит столько изменений, —

Ты пытался ли проникнуть, пусть не в суть вещей, в сознанье,

Но хотя бы в трепет сердца, в мимолетное мерцанье?

Ты лишь на пороге жизни. Мысли гибкой — нет предела,

В гущу жизни окунувшись, сколько б струн она задела!

Вам, счастливые поэты, — все под солнцем вечно ново,

Только вы с красот незримых совлекаете покровы!

Сколько образов блестящих пред тобой скользят без края,

Ты же, как в воде стоячей, мысли сонные качая,

Равнодушно упускаешь формы, звуки, краски, пятна,

Тьму невысказанных истин ты теряешь безвозвратно.

Знаю. Как и ты, я тоже был обманут верой вздорной,

Что мой жалкий бунт в искусстве — путь к бессмертию бесспорный

Вымученными слезами, — мне отвратно вспомнить ныне! —

Я оплакивал прилежно вздор, казавшийся святыней!

Но когда я осмотрелся и узнал, что это горе

Начинающих поэтов — только нечто вроде кори,

Что, вчера покинув школу, в цвете лет они хиреют,

Тратят юный пыл и силы, что еще в них только зреют,

На пустые перепевы, где штампованные звуки

Заказную скорбь мусолят и надуманные муки,

И когда я понял ясно: это гибельная мода,

Что высасывает соки юной поросли народа, —

Я велел незрячим мыслям, что летучими мышами

Над могилами кружатся, — не возиться с мертвецами,

Но из цвета бурной жизни извлекать ее щедроты,

Собирая мудрость, правду в нестареющие соты!

О, как много можно в жизни написать! Какие драмы

Нерассказанными тонут, поглощенные валами

Моря жизненного! Сколько в тьму унесено волною

Непрославленных героев, обездоленных судьбою!

Сколько мучеников стойких и сердец, разбитых гнетом,

Предано навек забвенью, забрано водоворотом!

Весь наш мир — в движенье вечном. В мировом круговращенье

И у самой малой силы есть свое предназначенье.

И когда, поэт, ты видишь, как вокруг страдают люди,

Бьются, мечутся и стонут, и надсаживают груди,

Ты же низким дезертиром сторонишься поля брани,

Тем, кто ждет твоей подмоги, веруя в тебя заране,

Шлешь отчаянье и горечь в песне скорби беспробудной, —

Знай, на то ты тратишь слепо дар свой редкостный и чудный,

Чтобы люди стали втрое злы, печальны и жестоки!

Это ли призванье ваше, песнопевцы и пророки?

Где мечтатели, где наши трубадуры и рапсоды,

Песнопевцы смысла жизни и величия природы?

Где всеведущие маги, звездочеты и предтечи,