Избранное - [56]

Несколько мгновений спустя Шаланки и Кернер были уже во дворе. Они подошли к подводе. Оробевший Гаал стоял с таким видом, как в бытность свою сержантом, когда замечал приближавшегося командира батареи и знал, что его отделают под орех независимо от того, совершил он провинность или нет. Он еще не отвык от своего солдатского прошлого и потому стал во фронт не только телом, но и душой.

— Почему вы избиваете лошадей, товарищ? Почему? Почему?! Неужели у вас душа не болит, когда вы бьете беззащитных животных?

Гаал молчал. Но так как возчик был он, то должен был что-то сказать и сказал:

— Уж больно хитры они, товарищ директор. Да и двор вон какой негодящий.

— Тогда попросили бы помощи! А если помощи нет, зачем же нагружать столько?

— Меньше не полагается. Погрузка идет по норме. Нельзя ездить с половиною груза. По мостовой-то кони пойдут, вот только бы с места стронуться.

— Хорошо. Тогда грузите половину, отвозите к воротам, потом грузите оставшееся и вывозите уже целиком.

— Это нормой не предусмотрено, — вмешался Кернер. — Мы не имеем права платить за двойную погрузку. Нельзя.

— Нельзя, нельзя… А вот сделаем так, что будет можно… Все в наших руках. Кто утверждает норму погрузки? Мы сами…

— Разрешите, товарищ директор, сказать, — вмешался щуплый поденщик, стоявший возле подводы. — Ничего тут не надо, только вымостить двор. Вон, глядите, сколько брусчатки навалено… — сказал он, показывая на свалку в противоположном конце двора. — Да и чугунная чушка сойдет, ежели ее на ребро поставить. Там ее цельная скирда. Для каменщиков она не годится, молоток ее не берет… А колеса легко пойдут, и лошадь подъем одолеет…

— Все это верно. Вот видите, товарищ Кернер? Почему ж вы не распорядились вымостить двор? Это же в самом деле нелепость: все улицы в городе вымощены, а территории баз завалены строительным мусором; грязь, песок, шлак по колено, машины и лошади увязают.

— Но это планом не предусмотрено, товарищ Шаланки.

— Не предусмотрено? Так надо было предусмотреть. А то, что за три года мы сглодали шестьдесят лошадей, планом, по-вашему, предусмотрено?

— Меня здесь тогда еще не было (это всегда наилучшая самозащита)… а речь ведь всегда о том, что мы обязаны экономить…

— Экономия получилась прекрасная. Экономили на камнях и убивали лошадей. Да вы посмотрите на этих бедных животных. Какой у них вид! Черт подери, как же я сам просмотрел! За несколько лет загублено шестьдесят лошадей… Такое же положение, очевидно, и на других предприятиях… — «К чему нас такое хозяйствование приведет?» — подумал он мельком, а вслух сказал: — Надо обязать это сделать, надо вымостить двор!..

— Но у нас для этого нет ассигнований, — предупредил Кернер.

— Должны быть! Сделаем.

— Разрешите, товарищ, директор, — снова вмешался щуплый поденщик. — Все одним махом не надо. Покуда только погрузочные площадки бы вымостить. Первым делом возле узкоколейки, где погрузка идет беспрерывно. И распорядиться, чтоб там же и разгружали, а не сбрасывали материалы по всему двору где попало. Вон, глядите, три подводы сейчас нагружают, и те кони стронутся с такой же му́кой. Слышите? Один возчик уже криком кричит… А еще надо сделать, товарищ директор, чтоб дорога к воротам самый чуток под откос пошла, потому как груза больше вывозится. А расход сэкономится на цене лошадей, вы в этом не сомневайтесь. Дольше выдержат бедные лошади, дольше жить будут.

Тут у Шаланки мелькнула новая мысль.

— Сколько времени у нас служат лошади, товарищ Кернер?

— Какая сколько. Венгерские лошади держатся в общем недолго. Муракёзских теперь купить ведь нельзя… Молодые держатся года два или три, а старые если продержатся месяцев шесть, это уже удача. Есть такие, что и шести недель не протягивают.

Шаланки покачал головой.

— Товарищ, — обратился он не к молчавшему как камень Гаалу, который даже с виду был настолько несимпатичен, что Шаланки не смог бы говорить с ним по-дружески, а к щупленькому поденщику, — вы, как видно, в лошадях разбираетесь. Вот скажите, сколько времени должна выдержать лошадь?

— При тяжелой работе и каждодневных ездках лет восемь — десять. На крестьянской работе до пятнадцати лет. А ежели с ней обращаться по-человечески, то и все двадцать. Была у меня лошадь-старуха, до двадцати шести лет дожила и до самой смерти тянула. И двенадцать жеребчиков выкормила. Каждый год одного, покамест в поре была.

У Шаланки снова мелькнула мысль.

— Каково положение на других предприятиях и вообще в нашей стране? На возведении инженерных сооружений, на строительстве промышленных объектов, на строительстве новых городов — словом, везде, где идет строительство? Неужто такое же положение, как у вас? Как вы считаете, товарищ Кернер?

— Да, такое, а может, и хуже…

— Куда же это нас приведет? Где наши глаза, товарищ Кернер? Ведь венгерские лошади — сокровище национальное, которым мы владеем тысячелетье. Венгры — нация, знаменитая лошадьми. А мы так плохо хозяйствуем, так беспечно растрачиваем это дорогое наследство. У нас на учете хорошие свинопасы, хорошие чабаны, пастухи, доярки; эти люди получают награды, звания стахановцев, лауреатов премии Кошута. А каково положение с возчиками? Шофер, проездивший сто тысяч километров без капитального ремонта машины, — стахановец. А возчик? Сколько километров проездит возчик, который в течение десятка лет правит одной парою лошадей? Скажите, товарищ Кернер, сколько тысяч километров проездит возчик? Сколько тысяч вагонов строительного материала перевезет он за целую жизнь? Горы, товарищ Кернер, горы!