Избранное. Тройственный образ совершенства - [46]

Шрифт
Интервал

, и был миг, когда кинутый волею рода, как столько раз прежде, в объятия человеческой самки, он безотчетно остановил свой взор на ней и она на нем, и оба впервые постигли неизреченную радость знать друг друга единственными и во взаимной единственности ощущать свою отдельную целость. То же чувство познала мать, кормя, как зверь, своего ребенка и с бессознательной корыстью, уже для самой себя, стала длить свои заботы о нем и продлила любовь дальше всех забот, потому что нет большей отрады человеку, как в аду отвлечения утверждать свою нераздельную личность целостным и долгим восприятием чужой.

91. – Непосредственное восприятие говорит встречному созданию: «Ты еси»{124}, то есть вижу, что ты наравне со мною существуешь как личность. Из этой точки выходят два пути: орудийность и любовь. Орудийность говорит в следующее мгновение: «Но твое отдельное бытие – ложь, твоя личная форма – призрак: она должна быть разрушена. Не буди!» Напротив, в любви человек говорит любимому: «Буди! Ты подлинно личность, и будь ею вечно; хочу, чтобы ты навсегда сохранился как личность». Поэтому острие любви направлено против отвлечения и орудийности, разрушающих личность любимого; а ее положительное хотение – чтобы любимый осуществлял свой образ совершенства. Ибо любить значит любить личность не в ее неподвижности, которой и нет (неподвижность вещей – только условная предпосылка познания), но в ее целостном движении, в ее непрерывном преображении: в ее образе совершенства.

92. – Человеку доступна ныне двоякая деятельность: орудийное творчество и любовь. В орудийном творчестве он присваивает себе и целесообразно перемещает частицы мировой субстанции и частично узнает свой образ совершенства по новой форме, какую он дает своей добыче; в любви же, ничего не присваивая и ничего не изменяя, он целостно созерцает и осуществляет свой образ совершенства. Любовью он утверждает свою личность вполне, в орудийном творчестве он разлагает свою личность, чтобы утвердить себя частично. Орудийное творчество неизменно сопряжено с разрушением чужой личности; напротив, любовь паче всего лелеет целость единичного. И, словом, творчество обоюдно разрушает единичную форму, любовь обоюдно охраняет ее.

93. – Ибо жизнь природы есть не только движение, но движение и равновесие вместе. В водовороте неисчислимых движений личность возникает как временное их согласие, как точка покоя, словно природа непрерывно проверяет себя творчеством, равномерно ли совершается развитие ее отдельных сил. Но для того чтобы проверка была показательной, личность должна являть природу в действии, то есть должна уметь жить, должна фактически жить. С тем вместе она перестает быть только зеркалом вселенской гармонии: в своем бытии она становится активным блюстителем и творцом вселенской гармонии. Создав жизнеспособную личность, природа говорит себе: «я здорова»; миг создания – миг ее торжества. Но личности она дает завет: «блюди мою соразмерность», – и только личность преступно дает усилиться в себе одному природному началу, – она подлежит казни. Так личность сочетает в себе покой и движение: она – живое, то есть само себя восстанавляющее равновесие действующих и непрерывно растущих сил. Личность – поистине микрокосм, потому что в ней не только воплощается достигнутое совершенство бытия, но и осуществляется его гармоническое развитие к предельному совершенству.

94. – И потому, созерцая живую личность, ты проникаешь в тайнодействие мира и видишь целостно его созидающееся совершенство. Войди в живую храмину: здесь в миг замрут твои раздельные чувства, ты приобщен вселенскому чуду, и, ясновидя в беспамятстве, ты пьешь неизреченное полное знание. Напрасно ты колышками подтягивал и спускал твои расстроенные струны; но погрузи твой дух в музыку сфер, – она настроит его. Только в личном личное умирает затем, чтобы целостно воскреснуть окрепшим. Входи в личное непосредственным восприятием, входи чаще, гости дольше. Любовь есть то же непосредственное восприятие, но в его предельной форме, – самое страстное и самое длительное восприятие личного как целости; любовью ты глубоко и надолго погружаешь твой дух в тайну творения. Практическая ценность любви неизмерима, потому что любовь – орудие важнейшего для людей познания о мире – целостного познания. Наш разум чрез науку добывает знание об отдельных уже окрепших законах и их немногих соединениях; но только в непосредственном восприятии, и особенно в любви, мы сразу озираем весь строй мироздания, и это целостное знание, тайное и невыразимое, – оно, как общее чутье, добытое в опыте, одно только способно ограждать нас от ошибок в конкретном действии, одно руководит нами из центра. И если заблуждения людские стали весьма велики, то лишь потому, что запас этого общего знания, накопленный в далеких веках, постепенно иссякает.

IX

95. – Непосредственное восприятие достигает своей совершенной полноты в любви, раздельное или отвлеченное знание – в математике. Любовь и математика, Личность и Число – вот два полюса духовной сферы, экстаз и смерть личности, точка ее кипения и точка замерзания. Между ними лежат все бесчисленные ступени отвлечения, лестница между небом и землею, явленная Иакову во сне


Еще от автора Михаил Осипович Гершензон
Избранное. Молодая Россия

Михаил Осипович Гершензон (1869–1925) – историк русской литературы и общественной мысли XIX века, философ, публицист, переводчик, редактор и издатель и, прежде всего, тонкий и яркий писатель.В том входят книги, посвященные исследованию духовной атмосферы и развития общественной мысли в России (преимущественно 30-40-х годов XIX в.) методом воссоздания индивидуальных биографий ряда деятелей, наложивших печать своей личности на жизнь русского общества последекабрьского периода, а также и тех людей, которые не выдерживали «тяжести эпохи» и резко меняли предназначенные им пути.


Избранное. Мудрость Пушкина

Михаил Осипович Гершензон – историк русской литературы и общественной мысли XIX века, философ, публицист, переводчик, неутомимый собиратель эпистолярного наследия многих деятелей русской культуры, редактор и издатель.В том входят три книги пушкинского цикла («Мудрость Пушкина», «Статьи о Пушкине», «Гольфстрем»), «Грибоедовская Москва» и «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление». Том снабжен комментариями и двумя статьями, принадлежащими перу Леонида Гроссмана и Н. В. Измайлова, которые ярко характеризуют личность М. О. Гершензона и смысл его творческих усилий.


Николай I и его эпоха

«Время наружного рабства и внутреннего освобождения» — нельзя вернее Герцена определить эту эпоху… Николай не был тем тупым и бездушным деспотом, каким его обыкновенно изображают. Отличительной чертой его характера, от природы вовсе не дурного, была непоколебимая верность раз и навсегда усвоенным им принципам… Доктринер по натуре, он упрямо гнул жизнь под свои формулы, и когда жизнь уходила из-под его рук, он обвинял в этом людское непослушание… и неуклонно шел по прежнему пути. Он считал себя ответственным за все, что делалось в государстве, хотел все знать и всем руководить — знать всякую ссору предводителя с губернатором и руководить постройкой всякой караульни в уездном городе, — и истощался в бесплодных усилиях объять необъятное и привести жизнь в симметричный порядок… Он не злой человек — он любит Россию и служит ее благу с удивительным самоотвержением, но он не знает России, потому что смотрит на нее сквозь призму своей доктрины.


Избранное. Исторические записки

Михаил Осипович Гершензон (1869–1925) – историк русской литературы и общественной мысли XIX века, писатель, философ, публицист, переводчик, неутомимый собиратель эпистолярного наследия многих деятелей русской культуры, редактор и издатель. В том входят: «Исторические записки», «Славянофильство», «Мечта и мысль И.С. Тургенева», «Пальмира», «Человек, одержимый Богом». Многие выстраданные мысли «Исторических записок» поражают своей злободневностью и корреспондируют со статьей «Славянофильство». Издание снабжено статьями В.


Переписка из двух углов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии

Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.


Сборник № 3. Теория познания I

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.


Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.


Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.


Реализм эпохи Возрождения

Выдающийся исследователь, признанный знаток европейской классики, Л. Е. Пинский (1906–1981) обнаруживает в этой книге присущие ему богатство и оригинальность мыслей, глубокое чувство формы и тонкий вкус.Очерки, вошедшие в книгу, посвящены реализму эпохи Возрождения как этапу в истории реализма. Автор анализирует крупнейшие литературные памятники, проблемы, связанные с их оценкой (комическое у Рабле, историческое содержание трагедии Шекспира, значение донкихотской ситуации), выясняет общую природу реализма Возрождения, его основные темы.


Образ России в современном мире и другие сюжеты

В книге известного литературоведа и культуролога, профессора, доктора филологических наук Валерия Земскова осмысливается специфика «русской идентичности» в современном мире и «образа России» как культурно-цивилизационного субъекта мировой истории. Автор новаторски разрабатывает теоретический инструментарий имагологии, межкультурных коммуникаций в европейском и глобальном масштабе. Он дает инновационную постановку проблем цивилизационно-культурного пограничья как «универсальной константы, энергетического источника и средства самостроения мирового историко-культурного/литературного процесса», т. е.


История как проблема логики. Часть первая. Материалы

Настоящим томом продолжается издание сочинений русского философа Густава Густавовича Шпета. В него вошла первая часть книги «История как проблема логики», опубликованная Шпетом в 1916 году. Текст монографии дается в новой композиции, будучи заново подготовленным по личному экземпляру Шпета из личной библиотеки М. Г. Шторх (с заметками на полях и исправлениями Шпета), по рукописям ОР РГБ (ф. 718) и семейного архива, находящегося на хранении у его дочери М. Г. Шторх и внучки Е. В. Пастернак. Том обстоятельно прокомментирован.


«Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского

В книге предпринята попытка демифологизации одного из крупнейших мыслителей России, пожалуй, с самой трагической судьбой. Власть подарила ему 20 лет Сибири вдали не только от книг и литературной жизни, но вдали от просто развитых людей. Из реформатора и постепеновца, блистательного мыслителя, вернувшего России идеи христианства, в обличье современного ему позитивизма, что мало кем было увидено, литератора, вызвавшего к жизни в России идеологический роман, по мысли Бахтина, человека, ни разу не унизившегося до просьб о помиловании, с невероятным чувством личного достоинства (а это неприемлемо при любом автократическом режиме), – власть создала фантом революционера, что способствовало развитию тех сил, против которых выступал Чернышевский.