Избранное. Тройственный образ совершенства - [45]

VIII

85. – Любовь есть полярная противоположность культуры, потому что любить значит как раз целостно воспринимать чужую личность. Этот образ любимого, напечатленный в тебе, образ ее живого единства, – он твой, только твой; утверждая его, ты утверждаешь целостное своеобразие твоей собственной личности. Неверно говорят, будто в любви человек отрешается от своего «я»; напротив, только любящий в своей любви реально полагает себя и познает себя как неделимое и единственное; только в любви личность неприкосновенна, как в неприступной крепости. Любовь есть высшая школа самопознания, ибо она одна дает человеку полное самопознание, тогда как творчество учит нас знать себя только частично; а познавать себя значит познавать свой образ совершенства. Ты в готовом стуле увидал твой образ более совершенного стула; воплотив этот идеальный образ, ты в стуле, созданном тобою, отчетливо познаешь определенные черты твоего образа совершенства. Художник в своем творении воплощает и делает для себя реальным многие еще туманные черты своего образа совершенства; но только любящий воочию созерцает в любимом весь свой образ совершенства, не расчлененный, не отчетливый в частях, но полный, и именно в силу полноты невоплотимый и невыразимый.

86. – Когда мать, в отсутствии, мысленно вызывает пред собою образ своего ребенка, ее страстное видение как бы ограждает его крепкой стеною и повелевает всем вещам: «Да будут его бытие и целость неприкосновенны!» Этот образ ее ребенка создался в ней глубоко-лично; в его своеобразии она утверждает свое, в его ненарушимости цела ее собственная личность. Люди всегда смутно чувствовали роковую связь между человеком и его зеркальным отражением: в любви эта связь осязательна. Любимый ребенок – зеркальная поверхность, в которой мать видит отраженной себя, так что образ ребенка, живущий в ней, – отражение ее собственного лика. Но любовь – магическое зеркало: в ней реально живы оба – и отражающий предмет, и глядящийся лик, мать и ребенок; и не только зеркальный образ точно воспроизводит малейшее изменение глядящегося лика, но и наоборот, глядящийся лик реально претерпевает всякое изменение отражающего предмета. Поэтому связь любви не призрачна, а совершенно конкретна, действеннее всякой другой связи на земле. Самая очевидная причинная зависимость материальных вещей еще груба и относительна в сравнении с этой связью. Вертикально вращающееся колесо приводом вращает горизонтальное, и переход их вращения можно регулировать микрометрически{122}; но беспредельно полнее и тоньше, с несравнимой и абсолютной чувствительностью переживает мать боль и радость ребенка чрез изменение его образа в ней, который есть вместе ее собственный образ.

87. – Поэтому сладко также и быть любимым. Все общения разлагают тебя, каждое утверждает, как единственную реальность в тебе, лишь родовой признак, тот или этот. Но ты ведь не связка признаков: ты живой и цельный. Оттого томится дух в орудийных общениях, и меркнет в нем его огненный центр, образ совершенства. Только в любящем взоре ты можешь видеть себя отраженным целостно, неразложимой и беспримерной личностью. И какая радость вечно снова находить себя здесь, возвращаясь с людного торжища, чувствовать себя целым в ограде чужой целости, в любящем сердце, которое ради собственного своего спасения собрало и хранит в себе твой расточаемый лик! Так древняя мудрость Египта олицетворила в образах силу любви. Сын земли и неба Озирис – не Человек ли? Его убил родной брат и тело его рассек и разнес во все концы вселенной; не каждый ли день родной брат убивает Человека, рассекая на части? И Горус, в самой смерти рожденный им от его небесной сестры, – не любовь ли, Эрос греков? Горус любящий собирает члены Озириса и поцелуем вдыхает в тело освобожденную душу. Отныне Озирис бессмертен, ибо любовь победила смерть; и отныне всем людям открыта тайна воскрешения любовью, чтобы всякий мог ею воскреснуть и воскрешать.

88. – Кто любит, в том образ совершенства возбужден к действию: либо осуществляет себя чрез любимого, либо, по крайней мере, утверждает себя действенно чрез ограждение любимого; кто любим, тот лишь удостоверением любящего научен знать в себе образ совершенства. Уже и знать себя личностью в нашем орудийном мире – благо. Горе тому, кто не видит себя целостным ни в чьем любящем взоре! Он быстро распадается в мире, ибо, как обручи бочку, так человека изнутри скрепляет ощущаемый образ совершенства. Быть любимым значит уцелеть, не больше; напротив, любящий не только знает себя личностью, но и воплощает свое личное начало, в воплощениях познавая его все глубже.

89. – Половая любовь – по существу не любовь, а лишь природно-орудийное влечение. Но механически сближая двух человек теснейшею связью, она легко и легче всякого другого общения разгорается в любовь. И так как взаимное влечение мужчины и женщины, во-первых, всеобще, во-вторых, неодолимо по силе, то чаще всего любовь, вынуждаемая орудийностью культуры, искони отливается в эту неполную, но всегда подручную форму.

90. – Любовь не врождена человеку; способность и потребность любить возникают лишь в ходе культуры. Человеку, как и всему живому, изначально присущи только две формы восприятия: мимолетное целостное восприятие чужой личности и восприятие орудийное, частичное. Любовь есть не что иное, как углубление мимолетного целостного восприятия, и зарождается она в противовес орудийности, обуревающей человека. Любовь стала нужна по мере того, как отвлечение, первоначально слабое и хаотическое, вырабатывало свои планомерные способы и все искуснее разлагало личность изнутри, как деятеля, и извне, как жертву: тогда человек, ища спасения, научался дольше прежнего задерживаться в своем непосредственном восприятии, то есть научался длительно пребывать в чужой личности, чтобы в ней ощущать себя целостным. Так среди скорби радостная рождалась в мир любовь. И тотчас, подобно малой искре, она разгорелась всем, что есть социального в природе человека: животной страстью пола, материнской заботой, нуждою в сотрудничестве. И в животном царстве пары до времени неразлучны, самка заботится о детенышах, особи соединяются для охоты или самозащиты. Но пары расходятся безвозвратно, едва птенцы оперились – мать покидает их, и в волчьей стае, в муравьиной куче не рождается дружба. Потому что в низшей природе всякое общение личностей служит лишь нуждам рода и с достижением родовой цели автоматически гаснет. Только человек узнал в инстинктивном общении сверхродовой пользы свою личную выгоду и взял в свое ведение природный дар. Не так, как мыслят историки, – не стихийной волею рода созидался в человечестве семейный строй, но сам человек по своей воле тысячелетия учился длить и упрочивать звериное общение, пока не преобразил его в семейный союз, сам строил храмину, где мог бы укрыться от своей неудержимой активности. Природою ли велено человеку жить в пожизненном супружестве? Нет: родовой инстинкт, явственный даже поныне, влечет его к многобрачию. И неугасимая любовь родителей к детям разве не тормозит родовую жизнь, искусственно создав столь долгую продолжительность беспомощного детства, какой не знает остальная тварь? Но самочинная воля личности превозмогла и покорила себе родовую волю. Сам разлагая себя отвлечением, человек уже на заре культуры смутно ощутил могильный холод наступающего Числа