Избранное. Том второй - [8]

Несмотря на страшную усталость, он не мог заснуть, поглощенный мыслями и догадками, довольный, что их вылазка окончилась благополучно. Он смотрел, как в просветах между черепицами, положенными на пыльные, затянутые паутиной жерди, занимается заря и наступает утро тревожного, полного неизвестности дня. Немного погодя он возьмет охапку кукурузной соломы и войдет в дом, будто занимался в овине делом. И надо будет сказать отцу и матери, чтобы держали язык за зубами и никому не говорили, что сыновья не ночевали дома. Он и до этого уже предупреждал родителей. В таких случаях мать понимающе кивала головой, а отец недовольно хмыкал, но не решался высказать свою тревогу. Он догадывался, что сыновья затеяли что-то опасное и намекал им, чтоб они остерегались, ибо у турок расправа коротка. Но братья и без того знали, что турки, особенно теперь, не шутят — вешают без суда и следствия при малейшем подозрении.

Димитр не стал будить брата и вышел во двор с охапкой гнилой прошлогодней кукурузной соломы. Увидев его, мать остановилась посреди двора.

— Зачем это тебе? — строго спросила она.

— Сейчас скажу, — спокойно ответил он, вошел в хлев, бросил охапку и вернулся. — Где отец? — спросил он, склонившись к матери.

— Лежит. Что-то животом мается.

— Пойдем к нему! — решительно сказал Димитр и вошел в комнатку, где было душно и жарко, несмотря на настежь открытое окошко.

Отец сидел на трехногой табуретке и курил. Засунув руку за пояс, он держался за живот. На приветствие сына он ответил сухо, даже хмуро, но Димитр не понял, отчего у отца кислый вид — то ли от боли, то ли сердится на него за отлучки из дома.

— Где Гочо? — с тревогой глядя на сына, спросила мать.

— В овине. Спит.

Отец повернулся к нему, и Димитр увидел, как тот осунулся и побледнел.

— Почему в овине? — резко спросил он.

— Не хотели вас будить.

— Будто мы так уж разоспались! — с горьким упреком сказала мать. — В такие времена, когда вас ночами нет дома, нам не до сна.

— Мы вам сказали, чтоб вы не беспокоились, — виновато пробормотал Димитр. — Только не говорите, что мы иногда… опаздываем, — многозначительно добавил он.

— Не дурите! — строго заметил отец. — Срамота: я, темный человек, должен учить уму-разуму вас, образованных людей, мастеров.

Он особенно подчеркнул последнее слово. Бедняк из бедняков, даром что смышленый, он всю жизнь пытался встать на ноги, чтоб хоть под старость пожить спокойно. Но так и остался бедняком. Димитр сумел избавиться от батрацкой доли, махнул в Чирпан, крутился-вертелся, изучил сапожное дело, как-то устроил свою жизнь. Затем пристроил возле себя и Гочо. Иногда они посылали отцу грош-другой, и отец очень гордился ими. Он надеялся, что они откроют свою мастерскую, приторговывать будут своим товаром, узнают вкус легкого хлеба, да и родителей обеспечат на старости лет. Мастера! Это слово звучало внушительно для него, бедного крестьянина. И не какие-нибудь мастера и не где-нибудь, а в городе, в Чирпане! Не всякий там пробьется! Голову надо иметь, чтобы пробиться в горожане, дело не шутейное!

С тех пор как сыновья вернулись в село, отец и мать не находили себе места от страха и тревоги. Сыновья куда-то уходили, не сказав ни слова, скитались невесть где и незаметно возвращались домой. Отец краем уха слышал, что сыновья впутались в какие-то темные дела, но что это за дела, не знал и не пытался узнать. Теперь он стал догадываться, к чему ведет их возня. Они затеяли что-то страшное и опасное против турецкой власти. А турки сейчас, когда их господство висит на волоске, навострили уши и только высматривают, с кем бы им расправиться. И вот его сыновья, уважаемые всеми, даже турками, сами лезут на рожон. Если попадутся, то рухнет единственная надежда старого Гатева, угаснет его отцовская гордость.

Мать с грустью и мольбой смотрела на отца и сына.

— Да посидите вы дома! — жалобно сказала она. — Где вас носит в такое время?

— Время самое подходящее, — твердо ответил Димитр.

— Почему, сынок?

— Потому что завтра, когда придут братушки, каждая бабка сумеет выйти им навстречу! — полушутя, полусерьезно ответил Димитр.

— Берегитесь, сынок! — с тревогой и заботой сказал отец. — Лихие времена настали, болгарина и за человека не считают.

— Кто не ведет себя как человек, того и не считают! — заметил Димитр и пошел к колодцу умываться.

Старики переглянулись. Сыновья не были ни маленькими, ни глупыми, ни темными, чтобы учить их уму-разуму. И все же они вели себя как дети, по-детски играя с огнем, охватывающим все вокруг.

Гочо проснулся поздно. Беззаботно и неторопливо он прошел по двору, вытащил ведро воды из колодца, поплескал на лицо, фыркая, как мальчишка, и пошел в среднюю комнату утираться. У очага сидела мать и готовила обед. Она обернулась к нему, хотела что-то сказать, но промолчала.

Из соседней комнаты выглянул Димитр и, увидев брата, вышел к нему. Братья многозначительно переглянулись. Мать с утра заметила, что Димитр чем-то встревожен, и украдкой поглядывала на него. С каждым часом он становился все беспокойней и нетерпеливей. Уж не собрался ли опять идти куда-то?

— Я выскочу ненадолго, — с намеком сказал он, обращаясь к Гочо.