Избранное. Том второй - [7]

Димитр выбрал и место, где подстроить катастрофу — мост над глубоким оврагом. Там высокая насыпь поворачивала вправо, к самой глубокой части оврага. Надо было снять с моста хотя бы один рельс.

Долго думали братья, как отвинтить гайки. Они знали, что для этого есть особые ключи, которые отвинчивают гайки за несколько минут, но где раздобыть такой ключ! Они нашли обыкновенные клещи и, вооружившись стареньким револьвером, вышли ночью на место. Сначала Димитр откручивал гайки, а Гочо караулил от чужого глаза. Затем Гочо взялся за неудобные клещи, а Димитр, потный и раскрасневшийся, отошел в сторону и, накинув безрукавку, стал всматриваться в ночной мрак. Он то и дело вынимал часы, но как ни таращил глаза, не мог различить ни стрелок, ни турецких цифр на циферблате. Он боялся опоздать и еще боялся, как бы не появился какой-нибудь дополнительный поезд, который сорвет всю их затею. К тому же нельзя было стучать. Удары по железу далеко разносятся в ночной тишине. Любой глупец, услышав их, сразу догадается, что в такое лихое время и в такой поздний час стук по железу — не к добру.

Они решили сдвинуть рельс в сторону. Паровоз рухнет вниз под мост, а за ним повалятся и все вагоны. Наконец гайки удалось отвернуть и вынуть болты. С большим трудом они вытянули костыли, которыми рельсы крепят к шпалам. Теперь тяжелый рельс свободно лежал на шпалах. Братья долго пыхтели и возились, орудуя длинными дубовыми кольями, пока не сдвинули один конец, а затем другой, и с радостным трепетом глянули на зияющий промежуток между стыками. Забрав клещи, тесла и колья, они спустились с насыпи и исчезли во тьме. Они торопились вернуться в село до рассвета. Нельзя было никому попадаться на глаза. Если хоть один человек их увидит, то завтра, когда весть о свалившемся поезде разнесется повсюду, кто-нибудь да проболтается, что видел их в ночную пору на подходе к селу.

«Ну и времена настали!» — думал Димитр. Ему вспомнились мирные летние месяцы в прежние годы, когда еще на заре крестьяне разбредались по полям и принимались за работу. В это время по дорогам уже торопились мужчины и женщины, старики и дети, скрипели подводы, мычал скот. Теперь же эти болгарские подводы везли туркам оружие. Димитру было и горько, и стыдно. «Нашей дубиной и по нашей же голове!» — негодовал он. Как остановить обозы? Вот о чем он думал, думал, но ничего придумать не мог.

3

Чтобы не беспокоить домашних, братья забрались ночевать в овин. Гочо зарылся в кучу сена и сразу же заснул. Несмотря на свои двадцать пять лет, в нем оставалось еще много мальчишеского. Его беззаботность, спокойный нрав с изрядной ленцой раздражали Димитра. Он был старше Гочо всего на два года, но уже держался как бывалый человек, повидавший жизнь. Когда Димитр овладел в Чирпане ремеслом и встал на ноги, он вызвал в город и Гочо. Братья из подмастерьев выбились в мастера, но свою мастерскую открыть не смогли. Они работали на местного сапожника, которому достались по наследству и дом, и мастерская, и весь инструмент. Кроме того, у него были нивы и виноградник, где трудились жена, сестра и дети. Хотя он был человеком зажиточным, он входил в революционный комитет и всей душой любил Россию. Для него Россия была и матерью, и упованием, и надеждой. Это сближало его с братьями Гатевыми, тут они понимали друг друга с полуслова. Братья отказывали себе во всем, чтобы скопить деньжат, обзавестись инструментом, открыть свою мастерскую и тогда жениться. То, что они засиделись в холостяках, мать воспринимала как большое горе. Каждый раз, когда они бывали в селе у родителей, мать не упускала случая попрекнуть их, особенно Димитра. «Женись скорее, — журила она его, — и дай дорогу Гочо, ведь из-за тебя и он останется старым холостяком!» Димитр в ответ только посмеивался. «Я его не держу, — говорил он. — И в обиде на него не буду, пусть ищет невесту!» — «У, девок-то пруд пруди!» — сердито отвечала мать.

Но Димитр не спешил с женитьбой по многим причинам. Вначале он так увлекся комитетскими делами, что каждую весну ожидал восстания, которое покончит с турецкой тиранией. Но все шло не так, как хотелось. Вместо восстания пришла весть о провале Левского. Долгое время все члены комитета опасались арестов. Затем наступил разгром Старозагорского восстания. Несколько человек оказались на виселицах, след других затерялся в тюрьмах и далеких пустынях Турции. Вот и теперь война за освобождение затягивалась, хотя борьбу за свободу вели теперь не какие-то комитеты, у которых не было даже ломаного пистолета, а Россия, самая большая страна в мире, держава, перед которой все трепетали и преклонялись. Когда в Чирпан хлынули турецкие войска, Димитр обомлел — батальон за батальоном шли турки, зейбеки, арабы… Димитр смотрел на колышущееся море фесок и хватался за голову. «А мы-то думали выходить один на один против такой силы!» — удрученно думал он.

И сейчас в овине, заложив руки за голову, Димитр с волнением думал все о том же. Он мысленно переносился к высокому мосту над глубоким оврагом, представлял себе, как из-за будки выходит на поворот поезд и с большой скоростью устремляется вниз. Паровоз налетает на пустое место, спотыкается, как человек, которому вдруг перебили правую ногу, опрокидывается и катится с насыпи. А за ним и вагоны с солдатами и боеприпасами повалятся, как огромные ящики. И вся эта сила, посланная против освободителей, летит ко всем чертям.